Линдейл перебежал к зданию и притаился под стеной, давая им время прочитать краткое послание: "Август 3. Имеющий глаза видел." А затем он разбил концом лука стекло и швырнул им под ноги связку динамита с трещащим в объятиях огня коротким запалом, украденную с их собственного склада...
Джон мгновенно отпрянул от стены и, достигнув в несколько прыжков примеченной раньше глубокой сточной канавы, скатился туда за секунду до того, как над этим местом прокатилась ударная волна. Когда все было кончено, он встал и зашагал в темноту, ни разу не оглянувшись. Это была хорошая месть.
Индеец замолчал, глядя куда-то вдаль, потом вытащил из кармана трубку и принялся набивать ее табаком.
- Сигареты белых курятся слишком быстро, - пояснил он. На хорошую историю не хватает... Так вот, на чем я остановился? Да. Той же ночью неизвестный, оставшийся незамеченным, вломился в комендатуру, несмотря на усиленную охрану. Только утром обнаружили пропажу из закрытого сейфа бумаг о переводе некоторых солдат в другие части. Сразу же на ноги были подняты все войска, но было уже поздно: еще до рассвета Линдейл выбрался на окраину города, где его ждал надежный оседланный конь, одолженный у нашего племени, задерживаться дольше в Саванне не имело смысла...
- Слушай, старик, к чему ты мне рассказываешь все это? - раздраженно спросил Морган. Ему не нравилось зарождающееся в душе сочувствие, которое, без сомнения, не прибавит ему сил, а подобную душераздирающую историю он и сам мог бы сочинить, если бы обладал даром старика рассказывать истории.
- Я опущу эту часть, - обиженно буркнул старик. - Белые люди не умеют ждать, я уже это говорил. Я мог бы вообще ничего не рассказывать.
- Ну, ну, дедушка... - попытался Морган загладить свою неловкость. - Просто мне интересно, почему Линдейл такой сейчас, а не долгая и, вне всякого сомнения, интересная история его приключений.
Старик обиженно молчал, пыхтя трубкой. Порывшись в кармане, Морган вытянул из него свое сокровище - едва начатую пачку табака "Булл Дарем". Фабричный табак был редкостью в этих местах, и Джуннайт запасался им при всяком удобном случае. В его седельной сумке оставалась еще пачка, но, если бы не желание загладить свою бестактность по отношению к старику, он вряд ли с кем поделился этой.
- Я прошу прощения, дедушка, - сказал стрелок примиряющим тоном. - Я проявил к вам неуважение и сейчас умоляю вас принять от меня подарок в знак моего раскаяния.
Он протянул старику пачку табака. Несколько минут индеец демонстративно игнорировал подарок, потом медленно повернулся к собеседнику. Аккуратно, будто подчеркивая значимость происходящего, он взял табак из рук Моргана, понюхал и спрятал в свой тюк, кивнув.
- Белые нетерпеливы, - сказал индеец важно. - Не стоит обижаться на них за это. Тебя хотя бы научили уважать стариков. Ты, в общем-то, славный молодой человек, хоть и синебрюхий. Не злись, ты сказал плохое слово мне, я его вернул, теперь все в порядке.
Он снова пососал свою трубку, будто собираясь с мыслями, потом продолжал:
- Это заняло пять лет, как я уже говорил, и никто не ушел от ответа. Все это время Джон жил только жаждой мести: после гибели Анабель его ничто больше не интересовало, и ты знаешь, что я тебе скажу: он слишком долго шел к цели, а когда достиг ее, ему внезапно стало незачем жить.
Морган выпил залпом свой стакан. Значит, у Линдейла тоже есть свои призраки, от которых негде укрыться. Грусть навалилась на Джуннайта непомерно тяжелой глыбой, и, чтобы перевести разговор на что-нибудь другое, он спросил:
- Линдейл, говоришь, с отцом в Калифорнии был во время золотой лихорадки?
- Да, - индеец кивнул. - В сорок девятом они снялись с места, как многие ненормальные белые люди с шилом в заднице.
Морган усмехнулся.
- Мой старик тоже... - сказал он и, на секунду задумавшись, продолжал, - тоже тронулся за удачей в сорок девятом. Мы ехали на фургоне, у нас не хватило бы денег на пароходы. Славный, ужасный сорок девятый... Моего старика пырнули ножом на тамошних приисках в пьяной драке, и с тех пор я один. Нет, конечно, обо мне заботилась одна семья, я с ними потом в Канзас вернулся, но у них и так было семеро своих ребят.
Он замолчал. Перед его глазами проплывали вереницы пыльных фургонов. Мать, умирающая от холеры возле реки Норт-Платт... Круговая оборона, выстраивающаяся из фургонов при любом сигнале об опасности. Усталые осунувшиеся лица людей, бредущих по дороге за выбивающимися из последних сил упряжками быков и мулов. Дойти - или умереть... Третьего пути нет. Мебель, оборудование, книги, сваленные прямо в пыль, так как прятать их не было сил... Фургоны ломались, скот дох, оставляя свои обтянутые шкурой скелеты вдоль нескончаемых пыльных дорог. Долгое восхождение в горы с шапками сверкающего и зловеще нависшего над ущельями льда по мешанине из грязи и валунов, которые только ненормальный назвал бы тропами... отвесные стены, на которые упряжки втаскивают фургоны. Уходящая из-под людей и животных земля, грохот ночных обвалов, тревожные слухи, о партии Доннера, запертой снегом возле озера Хастингс в сорок шестом... Зеленая долина под ногами и слабое удивление, смешанное с недоверием: неужели дошли? И робкая пробуждающаяся радость: теперь-то деньги рекой польются в карманы!
- Да, - медленно повторил Морган. - Сорок девятый... А все это лишь для того, чтобы снова вернуться в Канзас...
Канзас напомнил ему то, что хотелось бы забыть навсегда.
* * *
Миссис Черрингтон медленно вошла в сумеречную церковь, освещенную неровным светом нескольких свечей и, пройдя по длинному проходу, опустилась на скамью в первом ряду, стиснув руки до побеления костяшек.
- Господи... - беззвучно шептали ее губы, - прости меня... Я не должна была даже думать об этом... Я знаю, что Ты посылаешь нам только то, что мы в состоянии вынести, и это делает нас сильнее, но я знаю также, что не могу сравниться с ветхозаветными праведниками... Даже Иов поддался слабости и сомнению... Мне очень тяжело... Я прошу только об одном: укажи мне путь, и как бы сложен он ни был, я пойду по нему до самого конца.
Она сидела, склонив голову и закрыв глаза, ожидая ответа. Мысли, будто перепуганные птицы в клетке, метались в ее голове, выстраиваясь в причудливые решения в поисках выхода. "Что, если разыскать того человека, Моргана... Прийти к нему и попросить позаботиться о нас эту зиму... Только эту зиму... Этого времени хватит, чтобы придумать, как удержать его... Может, ради этого придется пойти на подлость, обман... Предложить ему себя, вряд ли он откажется, мужчины редко упускают случай... Я пойду на это, наплевать, что скажут люди. Если им нет дела до меня, какое дело мне до них? Все складывается удачно: никто ничего не знает, даже Роланду я не успела сказать и если действовать быстро, Морган никогда не узнает, что ребенок не его. А если и догадается, то не сразу, и у нас уже будут общие дети... Нет! Это подло, подло! Так обманывать человека..."
Вздрогнув, миссис Черрингтон закусила губы. "Как можно быть такой дурой. Это не просто подло, это к тому же и глупо. Он может остаться сейчас, но долго его не удержать. То, что гложет его изнутри, не даст ему осесть, пока он не сумеет справиться с этим. Забудь об этой безумной идее, Мария."
Миссис Черрингтон подняла голову и, вздохнув, поглядела на распятие. "Ответь мне, суждено ли нам выжить или погибнуть? - мысленно спросила она. - Где же выход? Где он?"
Неслышно ступая, подошел отец Блейк и опустился на скамью рядом.
- Как вы, Мария? Как дети? Люсьен?
- Все в порядок, - ответила миссис Черрингтон, не глядя на него, обида все еще сидела внутри нее, впитавшись в кровь, но внезапно, помимо ее воли, накопившаяся боль прорвалась, - Люсьен... Он не разговаривать. Он играть странные игра, будто желать избавляться от воспоминания об этот кошмар, переживать его снова и снова, но только это не помогать, а делать только хуже...