Выбрать главу

- Ура, ура! - раздалось со всех сторон.

- Ура! - кричал Вихров громче всех. - Такой искренний и знаменательный тост государь, я думаю, не часто получал: это мысль приветствует и благодарит своего осуществителя!

- Ура, ура!.. - раздалось снова.

- Теперь, господа, собственно, за людей сороковых годов! - продолжал Абреев.

- Ура, ура, ура!

- За здоровье, собственно нас, собравшихся!

- Ура! Ура!

- Хотел было я, господа, - начал Вихров, снова вставая на ноги, - чтоб в нашем обеде участвовал старый, израненный севастополец, но он не поехал. Все-таки мы воздадим честь севастопольским героям; они только своей нечеловеческой храбростью спасли наше отечество: там, начиная с матроса Кошки до Корнилова{477}, все были Леониды при Фермопилах{477}, - ура великим севастопольцам!

- Ура! Ура! - повторили за ним и прочие самым одушевленным образом.

По окончании тостов стали уже просто пить - кто шампанское, кто ликер, кто коньяк. Плавин, кажется, остался не совсем доволен тем, что происходило за обедом, потому что - не дождавшись даже, чтобы встали из-за стола, и похвалив только слегка Вихрову его речь - он раскланялся со всеми общим поклоном и уехал; вряд ли он не счел, что лично ему на этом обеде оказано мало было почести, тогда как он в сущности только себя да, пожалуй, еще Марьеновского и считал деятелями в преобразованиях. Живин тоже скучал или, по крайней мере, сильно конфузился виденного им общества: очень уж оно ему важным и чиновным казалось. Он все почти время старался быть или около Захаревских, или около Вихрова как людей более ему знакомых. Замин между тем, сильно подпивший, сцепился с Абреевым, который, по своему обыкновению, очень деликатно осмелился заступиться за дворянство, говоря, что эти люди служили престолу и отечеству.

- Ну да, как же, престолу и отечеству! Себе в карман! - возразил ему Замин.

- Однако в двенадцатом году они служили не себе в карман, - сказал ему, в свою очередь, Абреев, - они отдавали на службу детей своих, своих крестьян, сами жгли свое имущество.

- Да разве в двенадцатом году дворянство выгнало французов?! воскликнул в удивлении Вихров. - Мужики да бабы - вот кто их выгнал! присовокупил он.

- Однако под Смоленском и под Бородином не мужики же и бабы выдерживали сражения.

- Да уж и не дворяне, а солдаты.

- Но этих солдат приучили и руководили дворяне.

- Как же, дворяне!.. Солдаты дворян учили - это так!

Абреев против этого ничего уже не сказал, а пожал только плечами.

Замин обыкновенно, кроме мужиков, ни в каких других сословиях никаких достоинств не признавал: барин, по его словам, был глуп, чиновник - плут, а купец - кулак. Покончив с Абреевым, он принялся спорить с Иларионом Захаревским, доказывая, что наш народный самосуд есть высочайший и справедливейший суд.

- Но каким же образом - высочайший? - возражал ему Захаревский. - Народ не имеет очень многих юридических сведений, необходимых для судей.

- Все имеет, все! - кричал Замин с блистающими глазами и выпивая, по крайней мере, уже десятую рюмку коньяку.

Виссарион Захаревский в это время, окончив хлопоты с обедом и видя, что Марьеновский сидит один-одинешенек смиренно в углу, счел не лишним занять его: он его, по преимуществу, уважал за чин тайного советника.

- Какого это севастопольца Вихров хотел привезти на обед? - спросил он, чтобы о чем-нибудь только заговорить с ним и подсаживаясь к нему.

- Эйсмонда, вероятно, - отвечал с небольшою улыбкою Марьеновский.

- А!.. Да ведь у него с его женой есть что-то такое.

- Говорят! - отвечал с прежнею улыбкою Марьеновский.

- Я как-то его с ней встретил в Павловске. Это черт знает что такое она старуха совсем!

- Да, не молода уж!

- Но что ж ему за охота?

- Старая, вероятно, какая-нибудь привязанность, которую не хочет да, может быть, и не может нарушить: ведь он - романтик, а не практик, как вы! заключил немного ядовито Марьеновский.

- Черт знает, все-таки не понимаю! - произнес Виссарион и через несколько времени уехал в своем щегольском экипаже с братом по Невскому.

Прочие тоже вскоре за тем разошлись.

ПРИМЕЧАНИЯ

ЛЮДИ СОРОКОВЫХ ГОДОВ

(Части 1-2)

Впервые роман напечатан в журнале "Заря" в 1869 году, NoNo 1-9; при жизни Писемского это было единственное издание. Рукописи романа до нас не дошли, поэтому настоящий текст воспроизводится по публикации "Зари". Точных данных о начале работы писателя над романом не имеется. По-видимому, замысел романа относится к 1867 году. Закончен он 31 июля 1869 года.

В отличие от других крупных произведений Писемского "Люди сороковых годов" писались для определенного журнала, с чем связаны некоторые особенности идейного содержания романа.

Писемский, утративший связи как с петербургскими, так и с московскими влиятельными журналами, в 1867-1868 годы печатал свои пьесы во второстепенном журнале доктора М.А.Хана "Всемирный труд". Репутация у этого органа, особенно после опубликования реакционной повести В.П.Авенариуса "Поветрие" (1867), была очень плохой, в связи с чем Писемский был вынужден обратить свое внимание на создававшийся историком В.В.Кашпиревым славянофильский журнал "Заря". Главными идеологами этого журнала были: бывший петрашевец Н.Я.Данилевский (1822-1885) и известный критик, публицист и философ-идеалист Н.Н.Страхов (1828-1896), особенно близкий к Ф.М.Достоевскому и позднее к Л.Н.Толстому. Идейной платформой "Зари" было так называемое позднее славянофильство, одним из важных памятников которою явилось опубликованное в ней сочинение Данилевского "Россия и Европа". Наиболее известными сотрудниками журнала были Ф.М.Достоевский, А.Н.Майков, Д.В.Аверкиев, В.Г.Авсеенко, В.В.Крестовский, В.П.Клюшников, Н.С.Соханская.

Начав печатать свой роман в "Заре", Писемский пытался "подогнать" его под программные установки неославянофильского органа. В письме к Н.Н.Страхову от 27 февраля 1869 года он писал: "Обращаюсь к Вам с превеликою моей просьбою: я в романе моем теперь дошел до того, чтобы группировать и поименовывать перед читателем те положительные и хорошие стороны Русского Человека, которые я в массе фактов разбросал по всему роману, о том же или почти о том же самом придется говорить и Данилевскому, как это можно судить по ходу-то статей. Вы, кажется, знаете их содержание: не можете ли вы хоть вкратце намекнуть мне о тех идеалах, которые он полагает, живут в Русском народе, и о тех нравственных силах, которые, по преимуществу, хранятся в Русском Народе, чтобы нам поспеться на этот предмет и дружнее ударить для выражения направления вашего журнала"*.