В Белой Церкви находим наш моторизованный полк. Оказывается, основные силы дивизии ведут бой под Бердичевом, но туда уже не прорвешься. Будем воевать здесь. Сделали из моей группы отряд истребителей танков - у каждого граната, две бутылки с горючим и наган. Трех лейтенантов назначили командирами отделений. К счастью, у меня были на грузовиках припасены пулеметы. Взяли их с собой - это уже большая сила.
Мы продвигаемся вперед, действуем осторожно. Вдруг из ржи, с дистанции пятнадцать-двадцать метров, - огонь из автоматов. Мы залегли. Я кричу Луговому: "Готовь гранаты! Надо выбиваться". Вскочили все на колени и разом - гранаты в рожь. Гитлеровцы отскочили, и мы стали отползать по канаве.
Фашисты бросили нам наперерез танк. Он совсем рядом. Луговой говорит: "Я танкист, меня не перехитришь". И - прыг в мертвую зону обстрела танка, там и маневрирует. Так двести метров и шел рядом с немецким танком, увертывался от него. Теперь страшно даже вспомнить об этом, а он тогда действовал удивительно хладнокровно, хотя жизнь его висела на волоске.
У немцев сокрушительное преимущество, они атакуют со всех сторон, а наши части, прикрывающие Белую Церковь, уже сильно потрепаны. Все перемешалось - наши мотострелки, пограничники, остатки одной стрелковой дивизии. А людей становится все меньше. Рядом со мной упал наш шофер Галкин - пуля попала в висок. Я закрыл ему глаза, взял его оружие. Упал еще один - его тяжело ранило в ноги. Я попытался тащить раненого, он взмолился - страшная боль - и попросил: "Дай умереть спокойно".
Тут какой-то полковой комиссар создает засаду у шоссе, я присоединился к нему. У нас восемь человек, ручной пулемет, по две гранаты на каждого, винтовки. Комиссар говорит: "Если действовать из засады, можно много их перебить". И верно: шла группа гитлеровцев кучно, мы сразу двадцать человек скосили. Стало опять тихо. А сзади нас по обходному шоссе идут два немецких средних танка. Их бы гранатами забросать, но у нас уже ни одной не осталось.
Гитлеровцы обнаглели. Открыли люки, встали во весь рост и строчат из автоматов.
Такое зло нас взяло - не передать. Пришлось опять отходить, присоединились к пограничникам. Там я снова встретился с Луговым. Город Белая Церковь уже пуст, наши силы исчерпаны, но пограничники еще удерживают лес. Повоевали мы вместе с ними, потом их командир нам говорит: "Вот что, ребята, вы танкисты, у вас важная специальность, погибать вам в пешем строю не следует, вам еще дадут танки. Уходите. А мы останемся тут до конца".
Мы не хотели уходить, но он нас пугнул так, что пришлось все-таки уйти Шли мы через город вдвоем с Луговым. Зашли по пути в клинику - воды напиться. Глядим, какое ценнейшее медицинское оборудование остается фашистам. И тут я просто осатанел - сказалось все напряжение этих бессонных дней и ночей. Выломал ножку у табуретки и стал бить стеклянные шкафы с хирургическим инструментом.
Луговой меня торопит, а я не ухожу. Слышим топот: фашисты входят в город! Луговой выскочил на улицу, а я в сад. Смотрю, рядом стоит гитлеровец, пьет из фляжки, а винтовка прислонена к стене. Я его кулаком в скулу. Он на меня, но я сильнее. Схватил его за плечи и бил затылком об стену, пока не увидел, что руки мои по плечи в его крови.
Сел и горько расплакался - такая была реакция. Тут меня нашел Луговой, и мы дворами выбрались из города. Нашли остатки нашего моторизованного полка - половина его отходила на Киев, половина на Погребище. С мотострелками мы и прорвались к своим. А потом нас всех, танкистов, собрали и отправили на формирование.
Рассказывает танкист Николай Биндас{6}
В мае я окончил Орловское бронетанковое училище имени Фрунзе. Всем присвоили звание лейтенантов. Одели и обули - все с иголочки, и в петлицах по два квадратика. Денег выдали - и подъемные и прочее. Мы могли себе позволить теперь гораздо больше, чем будучи курсантами. А самое главное для нас был отменен обязательный распорядок дня: не надо было утром и вечером становиться на поверку, по четвергам перестали кормить сухарями, селедкой да кашей из пшена.
Почти целый месяц мы ждали приказа наркома обороны о назначениях по частям и чувствовали себя вольготно. Кто отсыпался, кто в городе пропадая целыми днями и ночами - ведь многие обзавелись "зазнобами" и даже женились. Я же с товарищем-земляком целыми днями вертелся на турнике - это было наше любимейшее занятие.
Командир батальона - майор Наговицын был очень строг. Даже за самую малую провинность говорил курсанту: "Р-р-разгильдяй" и раз десять заставлял отшагать перед ним строевым шагом. Говоря между нами, и мне частенько доставалось от него за всякое озорство. Но когда он видел нас на спортивной площадке, то подходил, заставлял исполнять на турнике или брусьях упражнения, а сам снимал фуражку, вытирал платком лысину и улыбался.
Наконец был получен приказ. Мне предстояло отправляться в Киевский особый военный округ, в 10-й тяжелый танковый полк 34-й танковой дивизии, располагавшейся в Грудеке-Ягеллонском. Срок явки был умышленно отдален нам сказали, что мы можем до прибытия в полк "неофициально" съездить к родным, что и было сделано. Через день я уже шагал по улице в нашей Борисовке Белгородской области (думал ли тогда Биндас, что вскоре его родная Борисовка станет театром военных действий?). Первый вопрос, который там дома задали мне, как военному, был такой: "Чи цэ воно будэ, война, чи ни?" А я и сам не знал, но говорил, что "ни". Три дня прошли незаметно. На прощание я вручил матери десять тридцаток и укатил в свою дивизию. Помню, что в Харькове на вокзале была сплошная толчея - маршировали новобранцы. Чувствовалось, что дело пахнет порохом.
Во Львов я прибыл рано утром, 21 июня 1941 года. Все было ново, интересно: узкие улочки, своеобразные строения, разговор на украинском и польском языке, а самым странным мне показалось обращение "пан командир". Никогда я не был паном, и мне было как-то обидно слушать такое обращение. Мужчины, - очевидно, крестьяне, - расхаживали в городе в белых домотканых шароварах, босиком, но обязательно в шляпах. В этот же день я добрался до Грудека-Ягеллонского и явился к начальнику штаба полка. Меня определили пока в общежитие и рекомендовали подыскать квартиру. Но искать ее мне уже не пришлось: поздно вечером командир танкового полка собрал всех командиров и приказал всем быть в казарме. Никто этому не придал особого значения. А в 24.00 была объявлена тревога. Тут же мы заправили свои тяжелые машины горючим и вывели их на полигон.
Думали, что это - учение, а оказалось нечто совсем другое. На полигоне танки выстроились в ряд. Возле каждого танка две полуторки со снарядами и патронами. Началась погрузка боекомплектов.
День 22 июня обещал быть чудесным: взошло солнышко, чистое ясное голубое небо. Ни одной тучки. А над Львовом разразилась гроза - и на земле и в воздухе.
Неподалеку от нас находился аэродром. Над ним творилось что-то непонятное: в небе летали истребители. Они гонялись друг за другом, стреляя. Что-то горело. Начали падать самолеты, объятые пламенем и дымом. На все наши вопросы командир полка отвечал нам одно и то же: "Маневры начались". Но вскоре и над нами появились эти "участники маневров" с черными крестами на крыльях. Они проносились над танками, стреляя из пулеметов и сбрасывая бомбы. Одна машина была разбита. Тогда все стало понятно: война!
Полку удалось уйти в соседний лес. Там мы и закончили укладку боекомплектов. Остаток дня и всю ночь совершали марш и к утру прибыли в Броды, где уже шли тяжелейшие бои. Кругом стоял сплошной грохот и полыхало зарево пожаров. В тыл непрерывным потоком шли санитарные машины с ранеными и грузовики, а навстречу двигались свежая пехота, танки и артиллерия.
Подход танков радовал пехоту. Только и слышалось: "Вот сейчас дадим! Вот сейчас попрем!" Дух был боевой. Три дня напряженных боев не принесли успеха немцам, они понесли большие потери. Но и наши потери были велики. В это время гитлеровцы прорвались на флангах и начали нас обходить.
Рядом с моей машиной все время находился броневик, и мы с его командиром начали обсуждать создавшееся положение. Вдруг появился наш небольшой самолет У-2. Он долго кружился над нами и сел прямо на шоссе. Летчик, старший лейтенант, взволнованно сказал нам, что ему приказано любой ценой уничтожить склады, находящиеся неподалеку за лесом. Но как он мог это сделать в одиночку? Летчик попросил нас помочь ему.
Поехали на броневике туда. Обошли помещения и часть территории. Там были огромные бензохранилища, прямо под открытым небом штабеля авиабомб. Не оставлять же все это немцам!