Яков Матвеевич голодал и терпел, но его жена терпеть не хотела. Из-за этого все чаще возникали между супругами споры. Спор, очень быстро превращавшийся в ссору, обычно начинала жена:
— Слушай, Яков! Если тебе нравится голодовка, так мне совсем наоборот. Я скоро превращусь в щепку. И зачем я вышла за тебя замуж?
Яков Матвеевич всплескивал руками.
— Сара! Ты же видишь, что я бьюсь, как рыба об лед. Достаю на семью, сколько могу.
— Вы посмотрите на него! — восклицала она. — Достает кошкин паек, а жена и дети пухнут от голода. Только такие дураки, как ты, бьются об лед, а умные люди кормят свои семьи. И если тебе меня не жалко, так пожалей хоть наших малых детей.
Яков Матвеевич указывал пальцем на свои ноги в рваных, опорках:
— Ну, нате, ешьте! Начинайте с правой.
— Зачем нам твои ноги, когда в городе есть магазин Торгсина Сокращенное название магазина "Торговля с иностранцами". Он имеет все, что нужно голодным желудкам.
— Ты же знаешь, Сара, что там продают за золото и серебро, а ко мне в ларек еще ни один идиот не сдавал драгоценных металлов.
— Яков, там продают и за доллары.
— Сара, я не Ротшильд. И не Государственный банк Соединенных Штатов Америки.
— Тебе не нужно быть Ротшильдом и банком. Ты же имеешь в Америке двоюродного брата с долларами. Напиши ему письмо.
— Чтобы меня за это посадили в тюрьму?
— Почему не сажают других? И почему существуют Торгсины?
— Сара, ты глупая женщина!
— Яков, ты металломный дурак!..
Когда дети Вайнберга действительно стали пухнуть от голода, отец не выдержал и написал письмо двоюродному брату, жившему в Чикаго и занимавшемуся там какой-то коммерцией. Писал он осторожно; ничего не сообщая о голоде, просил выслать немного денег на заграничные лекарства для детей, которые можно купить только в Торгсине. Двоюродный брат оказался щедрым, но не в меру любопытным. Выслав сразу 50 долларов, он просил в письме Якова Матвеевича сообщить ему подробно о его жизни, заработке и многих иных вещах. Яков Матвеевич ответил коротко, расхвалив жизнь в Советском Союзе. Спустя три месяца им были получены еще 50 долларов и письмо. Так завязалась переписка.
Голод ушел из семьи Вайнбергов, но другая, не менее страшная угроза нависла над нею. Получая письма от брата, Яков Матвеевич с трепетом ждал, что вот, вслед за почтальоном, войдут в комнату агенты ГПУ. Он дождался этого в 1937 году.
Следователем у Вайнберга был еврей, носивший фамилию Окунь.
— Это же не еврей, а шабэс-гой, какой-то, — жалуется нам на него Яков Матвеевич.
— Почему вы им так недовольны? Что он вам особенно плохое сделал? — интересуемся мы.
— Во-первых и во-вторых, это злостный антисемит.
— Еврей-антисемит?!
— Представьте себе, что да. Когда он приказал бить меня ножкой от стула, я ему и говорю: —"Послушайте, гражданин следователь. Как вы можете так паршиво обращаться с евреем? Вы же сами еврей". И что вы думаете, он мне ответил?
— Интересно, что?
— "Никаких евреев для меня нет. Я работник НКВД и врагов народа всех наций считаю одинаковыми".
— Энкаведисты громко выражаться любят, — заметил кто-то из смертников.
— Тогда я говорю, — продолжал Яков Матвеевич:
— Гражданин следователь, ведь вы знаете, что я не враг народа". А он кричит, как сумасшедший: " — Заткнись, жидовская морда!" И требует от меня шифры.
— Какие шифры? — А я знаю?
Старшему лейтенанту НКВД Окуню взбрела наум фантазия не только обвинить "металломщика" в шпионской переписке с агентом американской разведки, но и добиться "солидных" подтверждений этого. Такие подтверждения он решил сфабриковать в виде шифров, которыми Вайнберг, будто бы, переписывался с двоюродным братом.
— Дай мне шифры! — потребовал следователь у подследственного.
— Какие шифры? — не понял Яков Матвеевич. — Никаких шифров у меня нет. И вообще, что это такое?
— Не придуряйся! — орал на него Окунь. — Мне нужны все тайные шифры твоей переписки с агентом вражеской разведки.