— За что же к вам посадили меня?
— Вероятно, вашу обвиниловку решено переквалифицировать и вас допрашивать по настоящим, конкретным преступлениям.
— Но я таких преступлений не совершал.
— А ваши связи с абреками и "дикарями"?
— С абреками связано не меньше половины населения Северного Кавказа, а к "дикой" антисоветской оппозиции принадлежат очень многие журналисты. На всех тюрем нехватит.
— Не беспокойтесь! Хватит! Придет время, когда всех "дикарей" и сочувствующих абрекам энкаведисты пересажают. Вот только до самих абреков добраться у них руки коротки. В горы, к хорошо вооруженным людям не очень-то сунешься.
— Островерхов еще на первом допросе сказал, что мои связи с абреками и "дикарями" его не интересуют.
— Как знать! В НКВД положение часто меняется. Впрочем, вас могли сунуть к нам и по ошибке или в спешке. Это в тюрьме тоже иногда случается…
Такие объяснения дал мне староста камеры "настоящих" в первый день моего пребывания среди них. С течением же времени я заинтересовался вопросом:
сколько настоящих преступников, уголовных и политических, находится приблизительно хотя бы в процентах, в общей массе узников советских тюрем? Суммируя свои и других заключенных наблюдения и подсчеты, я пришел к следующим выводам:
Энкаведисты вполне правы, когда говорят: "Мы невиновных в тюрьмы не сажаем и в лагеря не посылаем". Действительно, ни я, ни мои коллеги по тюремным камерам ни одного невинного в тюрьмах не встречали. Все заключенные были виновны с точки зрения советской власти. Различие между ними заключалось лишь в том что одни уже совершили какие-то преступления, а Другие могли их совершить в будущем. Вот последних и сажали из соображений "политической профилактики", производя массовые посадки тогда, когда для новых государственно-каторжных строек требовалась даровая рабочая сила. Периодически такие посадки власть превращала в чистки страны от ее ненадежных или не совсем благонадежных граждан. Тогда в тюрьмах и лагерях нехватало мест для заключенных.
Все население Советского Союза это кандидаты в тюрьму и концлагерь. Абсолютно "невинна" перед советской властью лишь та кучка, которая в, данный момент сидит в Кремле и держит эту власть и руках. Если же кто-либо из этой кучки зазевался и выпустил из рук государственные вожжи, то клеймо "врага народа" и тюремная решетка ему обеспечены.
Среди некоторой части населения СССР, а затем и за границей распространилось мнение, что будто бы во времена "ежовщины" советские тюрьмы и концлагери были переполнены невинными. Это мнение ошибочно. Виновны были все заключенные, хотя к большинству из них вполне применимы слова крыловской басни:
"Виновен ты уж тем, что хочется мне кушать".
Или они же, перефразированные Костей Потаповым, "приблизившим" их к кремлевским владыкам:
"Виновен ты уж тем, что хочется мне жрать, пить, все жизненные блага иметь, на твоей шее сидеть и за власть держаться".
Количество "виновных" этой категории в тюрьмах-Северного Кавказа, в 1937-38 годах, составляло приблизительно не меньше 55 процентов к общей массе заключенных. "Бытовичков", т. е. арестованных за так называемые "бытовые преступления" (убийства, изнасилования, хулиганство, растраты, взяточничество, мошенничества и т. д.) было до 12 процентов и профессиональных уголовных преступников (урок) — до 8 процентов.
Приблизительно 25 процентов давали тюрьмам как раз те "настоящие", типы которых я описал в предыдущих эпизодах этой главы, люди, совершившие определенные политические преступления. Крупных с точки зрения советской власти преступников, как Тихон Гринь или Ипполитов, среди них встречалось сравнительно мало (таких энкаведисты ловить не умеют и попадаются им такие редко и случайно).
Большинство "настоящих", подобно Косте Потапову и Карлу Фогелю, попало в тюрьму "за язык", по тюремной терминологии именовалось "язычниками" и обвинялось в антисоветской агитации. В эту категорию заключенных входили и "анекдотчики", все преступления которых заключались в том, что они рискнули, где-то и кому-то, рассказать антисоветский анекдот.
Во времена "ежовщины" в северо-кавказских тюрьмах много сидело и молодежи, оппозиционно настроенной по отношению к советской власти и партии большевиков, такой молодежи, типичными представителями которой являются есенинцы Витя и Саша. Было среди "настоящих" также значительное количество арестованных за связь с абреками и переписку с родственниками за границей.
Цифры, приведенные мною выше, характерны не только для Северного Кавказа. Примерно такими же они были в тюрьмах и других местностей страны с 1936 по 1938 год. Иногда количество отдельных категорий заключенных увеличивалось или уменьшалось, но не более, чем на 2–3 процента.