Эта ситуация уникальна в русской истории. В прошлом большинству граждан России редко доводилось выбирать между «верностью», «выходом» и «голосом». Были моменты, например при Сталине, когда не было ни «выхода», ни «голоса». Для многих выбор был между «верностью» и небытием – профессиональным, гражданским, а возможно, и просто физическим. В нашей истории выбор, как правило, был между «верностью» и «выходом». Конечно, не у всех он был одинаковым. У верхушки дворянской и советской элиты выбор существовал, и людей с такими возможностями всегда были единицы.
Меньше всего было возможностей подать «голос». А вот «выходить» русский человек научился хорошо. Российская история хранит одну из самых богатых коллекций «выходов», уходов, исчезновений и «эскейпов» всех типов и оттенков. Бывали громкие политические истории – например, бегство Андрея Курбского при Иване Грозном, отъезд Александра Герцена при Николае I или решение Рудольфа Нуреева не возвращаться в СССР при Хрущеве. Бывали – в огромном множестве – истории негромкие: бегства, отъезды, невозвращения малоизвестных людей, ставшие достоянием статистики. И больше всего во все времена было «выходов» тихих, не попавших ни в газеты, ни в статистику.
Исторически, именно «выход» и есть «русская свобода» (вспомним про значимость «выхода» для крестьян, см. главу 7). Отказ от работы, связанной с политически чувствительными сферами, с политикой, физический труд, уходы в молчание, в себя, в религию – самый давний и миллионами людей опробованный путь.
Собственность в русской культуре, в отличие от англо-американской, исторически не была равна свободе, была даже противоположна ей. Потому что право владеть утверждалось сверху и включало собственность одного сословия над другими. Отсюда и проблема с «введением» верховенства права. Закрепление за одним человеком права владеть чем-то признанно ценным воспринималось – и будет восприниматься – как закрепление несправедливости.
Выбор в пользу «верности», лояльности более прямолинеен. Самые лояльные и при царях, и при генсеках, и при президентах получали доступ к эксплуатации ресурсов (природных, бюджетных, человеческих), как правило в форме условного держания, и должны были платить за это сделками с совестью, готовностью перешагнуть через близких и коллег. «Верности» приносились и человеческие жертвы – в виде доносительства. Еще одна плата за «верность» – полная потеря «голоса».
В этом смысле важным исключением было положение богатых дворян в последние 100 с небольшим лет царствования Романовых. Возможности самовыражения, возможности подать «голос» – вплоть до прямой критики режима (во второй половине XIX века) – становились все более доступными и не влекли за собой потерю доступа к ресурсам, о чем мы подробно говорили выше (в главе 8). При советской власти и даже в постсоветское время отношения между монархом и элитой были в этом смысле скорее «доекатерининскими».
В 2000-х годах доступ к ресурсам снова стал требовать безусловной лояльности, а попытки критических выступлений по отношению к власти снова стали оборачиваться утратой благосклонности власти. Конечно, в постсоветское время это правило распространяется на узкий круг олигархов и приближенных президента. Поддерживается «верность» не столько силой, сколько созданием зависимости от источника благ, от возможности зарабатывать. Касается этот древний уклад только очень небольшого круга людей, хотя не исключено, что принцип будет распространяться все шире.
Там, где этот принцип действует, он действует во всей своей древней полноте: желание обрести «голос» может означать потерю лицензии на кормление. Возможности публичного высказывания, владения активами и доступа к ресурсам остаются условными. Эти возможности не гарантированы, а обусловлены соблюдением неписаных правил, определяемых «верностью» власти.
Круг замкнулся: новая Россия пыталась отбросить зависимость и привилегии, как пережиток, но вернулась к ним. Внутри России по-прежнему самой эффективной в экономической игре оказывается установка не на защиту своих прав, не на прибыль и независимость, а на поиск привилегий. Это удивительно прочная константа.
Но есть, или было до 2014 года, бесчисленное множество новых возможностей «выхода». Можно менять занятия, переезжать из города в город и из своей страны в другую страну: государственные границы открыты. Свободы передвижения, доступной такому большому количеству людей, у русских не было никогда. Каждый день, можно сказать, стал «Юрьевым днем».