Но эта блаженная эпоха «гибридного» права – ситуации, когда в стране правил нет, но можно пользоваться правилами других стран, – уходит в прошлое. Формальные институты, включая законодательство, суды и органы принуждения к исполнению законов, представляют собой смысловое ядро западных режимов, которым многие представители российского государства стремятся себя противопоставить.
Это, впрочем, не проблема текущей политики, а долговременный и фундаментальный вопрос. И России вряд ли удастся избежать его решения. Каждой стране нужна преемственность, а собственность – один из опробованных механизмов ее обеспечения. Тем обществам, которые сумели обеспечить преемственность собственности, часто удавалось добиться и преемственности в политической жизни. Вспомним, когда радикальные революции в последний раз потрясали голландское, британское или американское общество.
Многим странам преемственность дается с трудом, но Россия – совсем радикальный случай. Ни один из режимов не существовал в России достаточно долго, чтобы пустить крепкие корни. У нас правилом является не сохранение связей с прошлым, а обнуление традиций, состояний и сбережений (см. главу 1).
Конечно, какие-то связи удерживаются просто потому, что людям вообще свойственно передавать младшим поколениям навыки, знания и ценности. Но эти связи, как правило, персональные, личностные, внутрисемейные, а не общественные. В России есть потомственные музыканты, художники, архитекторы, ученые, дрессировщики, инженеры, врачи. На нижнем стоимостном уровне существует и преемственность собственности. Среди собственников городских квартир немало детей и внуков их первых владельцев. Пусть это совсем небольшие активы, но здесь уже наработан опыт передачи материальных ценностей от поколения к поколению.
В России есть разные виды преемственности, но практически нет такой, которая по-настоящему значима для стабильности политических режимов, – преемственности на уровне институтов, включая конституцию и другие ключевые законы, организации, корпорации и партии. Отсутствие этой полезной преемственности позволяет воспроизводиться преемственности «дурной».
Российские режимы менялись. Но реформы дореволюционного правительства, советский эксперимент и шоковое включение рыночных механизмов более 20 лет назад не изменили некоторых констант русской жизни: особенностей отношений между элитой и правителем, между частным человеком и государством. Константой оставалась и готовность власти в любой момент смешать карты и переустроить отношения с собственниками и обществом в целом на каком-то новом принципе. Неспособность обеспечить преемственность собственности и связанную с ней общественную и организационную преемственность снова и снова приводит к воспроизведению в России персоналистских режимов. А это в свою очередь неизменно влечет за собой преобладание эмоций в политике, псевдорелигиозное мессианство и утрату связи с землей в прямом и переносном смысле.
Вот и сегодня, на момент окончания работы над этой книгой, шансы российского общества выработать дееспособные принципы преемственности, которые позволят мирно передать собственность и власть от первого поколения новой республики, возникшей после распада СССР, второму, выглядят неопределенными.
Владельцы и номинальные держатели крупных и средних российских состояний в огромном большинстве – собственники первого поколения. Массовой передачи сырьевых, производственных компаний, больших конгломератов активов второму поколению владельцев в постсоветской истории еще не было. Вопрос статуса крупной собственности лежит в самом центре будущей политической повестки дня для России.
Переход от первого поколения ко второму всегда есть первый шаг к закреплению любой традиции. У второго поколения олигархов и просто крупных собственников есть шанс стать новой российской аристократией. Но для того чтобы это осуществилось, будущие аристократы должны позаботиться о надежной институциональной защите своих прав и привилегий внутри страны, а не только за ее пределами. Во всех обществах, проходивших подобные трансформации, защита прав изначально была привилегией, распространявшейся на узкий круг людей. Давление снизу, требования все более многочисленных групп граждан позволяли со временем расширять круг привилегированных. Отдельный вопрос, готово ли российское общество признать существование в стране такой аристократии, готово ли к ее возвращению и укоренению в стране.