Что привлекло Чурсину к этой роли? Почти уверена, что участь несчастливой девчонки, попавшей, как принято было тогда говорить, «в дурную компанию». Потому что роль журналистки была значительно более «прямолинейной» и с точки зрения богатства характера довольно бледной. Скорее всего, Герберту Раппапорту потребовалась для воплощения этого образа красивая молодая женщина, обладающая интеллектом, уверенно ступающая по жизни. Это тоже была бы противоположная Дарье работа, но Людмила Чурсина уже тогда, вероятно, обозначила для себя необходимость существования в драматических ролях, где есть попытка противостоять складывающимся так, а не иначе обстоятельствам, где тяга к тому, чтобы стать «положительной женщиной», постоянно сталкивается с условиями бытия, диктующими свои правила поведения. Вернее, правила приноравливания к нему…
В роли Инки-эстонки актрису могло, на мой взгляд, привлечь психологическое состояние юной девушки, непонятно как оказавшейся в большом городе после привычного существования, скорее всего, на эстонском хуторе со своими традициями и обычаями. А «непонятно оказавшиеся» в совершенно новой среде и в ту пору, и сегодня чаще всего попадают под чье-то дурное влияние, выбраться из-под которого очень сложно. Приехав, может быть, с самыми благородными целями — учиться, работать, устроить свою жизнь — эти юноши и девушки доверчивы и откликаются на первое же искушение, воспринимая его как начало новой судьбы. И судьба эта нередко оказывается трагической.
Роль Инки-эстонки Людмила Чурсина тоже любит до сих пор и вспоминает тепло — и зрительский успех картины был значителен, до сих пор, когда ее демонстрируют по телевидению, «Два билета на дневной сеанс» смотрят не только с чувством ностальгии по временам хорошего советского кино отнюдь не юные зрители той поры, но и невольно сравнивая старую ленту с нынешними образцами детективного жанра, превратившегося постепенно в довольно примитивные боевики, где щедро льется «клюквенная» кровь картонных героев, психология которых никого не волнует. Потому что ее просто-напросто нет, этой психологии.
Журналистка Татьяна Иванова писала в своей рецензии на фильм: «Авторов интересует не преступление само по себе и даже не личность преступника, а среда, условия, обстоятельства, порождающие и то и другое. Пусть детективная интрига при этом отчасти даже и ослабевает, и размывается, зато встающая на экране картина жизни выигрывает в своей полноте… Все то, что содержится между началом и концом фильма, относится не столько к области детектива, сколько к психологии».
И именно поэтому таким же полноправным героем киноповествования становится наравне с молодым работником милиции Алешиным (А. Збруев) и одаренным ученым-химиком Лебедянским (Н. Подгорный) и Инка-эстонка, сыгранная Людмилой Чурсиной на редкость отважно и даже самозабвенно. Сравнить ее первое появление на экране с финалом, где Алешин видит через окно троллейбуса счастливую молодую женщину, доверчиво прижавшуюся к плечу мужчины и таинственно улыбнувшуюся милиционеру, знающему все о ее прошлой жизни, — все равно что увидеть двух разных женщин.
Или одну, но прошедшую непростой путь познания себя и своего места в жизни от отчаявшейся, разуверившейся во всем, озлобленной и опустившейся девушки до той, кому предстоит еще прожить долгую и счастливую судьбу…
Кто-то из критиков счел, что подобная «спрямленность», путь из точки «А» в точку «Б» отчасти лишила характер Инки-эстонки глубины, которая могла бы возникнуть, будь эта дорога более сложной, но, мне кажется, с самого начала фильма актриса играла именно это внутреннее стремление своей героини к другой судьбе — спрятанное, не поверхностное, но окрашенное верой в то, что не может, не должна пройти вся ее жизнь в воровских «малинах». Вера Инки была глубокой, поистине драматической, потому и воплощалась в простом, очень простом финале…
В конце 60-х годов, после триумфа фильма «Журавушка» на кинофестивале в Сан-Себастьяне, Людмила Чурсина получила приглашение в Голливуд. Актрисе предлагалась работа над 15 кинолентами на протяжении трех лет. Соблазнительно, конечно, но и… страшновато, особенно в те времена тотального контроля буквально за каждым шагом деятеля искусств. Тем более что в Госкино актрису предупредили: «Соглашаться нельзя. Вам могут предложить идеологически невыдержанную роль или, не дай бог, обнажиться…» Но ведь это невозможно было повторить для голливудских продюсеров — пришлось отговариваться незнанием английского языка и загруженностью в кино.