Сначала Шамбрен держался с ней холодно и настороженно. Но от Элисон, с ее неунывающей веселостью, трудно было отмахнуться. Не зная обычаев и порядков отеля, она приходила к Шамбрену за советом и помощью. И очень скоро проницательный Шамбрен оценил ее. И растаял. Между ними возникло и чисто человеческое доверие друг к другу. Шамбрен единственный в отеле «Бомонд» знал, что прелестная мисс Барнвелл — вдова, живущая под своим девичьим именем. Муж Элисон, которого она страстно любила, погиб при строго секретных обстоятельствах во время атомных испытаний в пустынях Невады. Шамбрен знал, что жизнерадостность девушки, гордая посадка ее прелестной головы были лишь частью маскировки. Глубокие раны, нанесенные пережитой трагедией, не заживали. Он знал также, что это было причиной ее удивительной работоспособности. То, что она была занята чуть ли не круглые сутки, отвлекало ее от собственного горя.
После телефонного звонка Сэнди Элисон заглянула в кабинет Шамбрена.
— Какоё приятное вторжение,— расцвел Шамбрен.
Его проницательный взгляд отметил совершенство ее костюма. Она умела прекрасно одеваться, не имея на то достаточно средств. Шамбрен всегда считал, что только от самих женщин зависит, насколько они привлекательны, и Элисон была блистательным подтверждением его теории.
— Садитесь, дорогая. Кофе?
Элисон наморщила нос. Она одна во всем отеле смела утверждать, что турецкий кофе мистера Шамбрена для нее далеко не нектар.
— Я к вам за советом,— сказала она.— С утра я вижу вокруг только зеленые лица, да и вы, надо сказать, выглядите неважно. Поскольку и мне приказано предстать пред Очи, я должна быть во всеоружии.
— Мун послал за вами? — спросил Шамбрен, наливая себе кофе.
— Да, и меня предупредили, что Великий Человек в весьма похотливом настроении.
— Не ходите, если вам не хочется. Давайте я возьму это на себя.
— Не глупите,— ответила Элисон.— Но я хочу знать, куда дует ветер. Я видела мистера Муна только один раз, в баре. Я заметила, что он поглядывает на меня с большим интересом. Ужасно неприятное чувство —.как будто тебя публично раздевают. Что за человек?
Шамбрен сел за стол и, прищурившись, взглянул на Элисон. Несколько лет назад он мог бы влюбиться в нее.
— Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что Мун — самый отвратительный тип, которого я когда-нибудь видел. А мы здесь, поверьте, Элисон, имели дело с гнусными личностями.
— Чересчур... з-э-э... властный?
— Садист! Никто, от мала до велика, не ускользает от его внимания: горничные, экономки, посыльные, лифтеры, телефонистки, клерки, официанты, администраторы — вся команда. Иметь с ним дело даже по самому пустяковому поводу — сущее наказание.
— А возражать ему — против правил?
— Если это касается отеля — да! Если же он перейдет на личности — возражайте сколько угодно.— Шамбрен засмеялся. Не так давно кто-то выразил свой протест весьма своеобразно. Мун имел обыкновение примерно раз в неделю давать обед в Гриль-баре. Он не очень-то щедр на чаевые. К тому же груб и сварлив. На одном таком обеде ему стало плохо, и он вынужден был покинуть своих гостей. Через две недели - - то же самое. Я вызвал метрдотеля, обслуживающего эти обеды Муна, и сказал ему: «Прекратите ваши штучки!»
Голубые глаза Элисон заблестели.
—- Вы хотите сказать, что ему подсыпали слабительное?
— Я не могу это доказать, но после моего предупреждения ему ни разу не стало плохо.
— Потрясающе!
Шамбрен закурил папиросу, прикрыл глаза тяжелыми веками.
— Только не вздумайте недооценить его, Элисон! Это очень непростой тип подонка — опасный подонок. Этот званый вечер рассчитан на двести пятьдесят гостей. Очень сомневаюсь в том, что его интересует хотя бы один из них. Тридцать тысяч долларов для того, чтобы принять двести пятьдесят человек, на которых ему, в сущности, наплевать, и развлекать их всего четыре часа — здесь есть о чем задуматься.
— Тридцать тысяч долларов! — произнесла Элисон, широко раскрыв глаза.
Шамбрен пожал плечами.
— Тридцать тысяч — это еще не много. Орхидеи с Гавайских островов, специальные продукты из Австралии, Канады, Европы. Хор Метрополитен Опера, чтобы пропеть «С днем рождения». Золотые безделушки от Тиффани для подарков гостям. Кушанья, напитки, подношения. Да, тридцать тысяч совсем не так много. Мы устраиваем четыре-пять банкетов подобного рода в год, но для крупных фирм, которые могут списать их как расходы на поощрение своих служащих.
— Но он-то что от этого имеет? — спросила Элисон.— Ведь эти люди его не интересуют?
— Должен напомнить вам, дорогая, что у нас отель люкс! С утра и до вечера мы имеем дело с излишествами. Мы стоим очень дорого, Элисон, но мы в этом не одиноки. Люди тратят такие деньги, чтобы создать определенный имидж. Мун устраивает вечер за тридцать тысяч долларов потому, что этим он утверждает свой образ. Конечно, вы не сталкиваетесь с такими людьми на каждом углу, но города полны ими и у нас, и за границей. В отеле «Бомонд» мы имеем дело с их концентрацией.
— Ух! — выдохнула Элисон.
Шамбрен засмеялся.
— Знаете ту витрину меховых изделия в вестибюле? До того, как вы сюда приехали, в этой витрине был выставлен маленький механический медвежонок. Он сидел за столом, а перед ним стоял стакан. Нос медведя то погружался в стакан, то поднимался. Вы, наверное, видели такие игрушки. Когда нос мокрый, он поднимается, когда сухой — опускается и вытягивается вперед. Так вот, одна южноамериканская дама, которая остановилась у нас, пришла ко мне узнать, сколько стоит этот медведь. Я позвонил в магазин. Сто восемьдесят четыре доллара сорок пять центов. Я сказал это даме, выразив мое сожаление. За игрушку — такая неимоверная цена! «Пожалуйста, пришлите двенадцать экземпляров мне в Эквадор,— спокойно сказала она.— Я хочу подарить их моим внукам». И она удалилась, подтвердив свою репутацию доброй бабушки. Никогда не удивляйтесь, Элисон, любой сумме денег в этом заведении. Как только вы решите, что то, что вы услышали,— верх экстравагантности, тут же явится кто-нибудь, кто даст еще больше.
Элисон покачала головой.
— Ну что ж, по крайней мере, вы помогли мне увидеть мистера Муна в перспективе. Какие предложения я должна подготовить, прежде чем явлюсь к нему?
— Он сам вам скажет, чего хочет,— ответил Шамбрен.— Обри Мун всегда точно знает, что ему нужно,— и получает это.— Его глаза сузились.— Зная вас, дорогая, я думаю, что вы выйдете из этого испытания с честью. Боюсь только, что вы найдете в нем мало привлекательного.
Элисон встала.
— Я никогда не говорила вам, что занималась в колледже джиу-джитсу? Нас уверяли, что нам часто придется этим пользоваться.— Ее глаза помрачнели.— Я слишком скоро стала единственной женщиной единственного мужчины, чтобы проверить, так ли это...
Она стремительно вышла в приемную и буквально столкнулась с молодым человеком, стоявшим у стола секретаря Шамбрена.
— Извините,— сказала она.— Замечталась.
Элисон обратила внимание на глаза молодого человека, серые, с тонкой сеткой морщин в уголках. Трудно было определить, молод ли он или просто выглядит моложаво. У него были светлые, коротко подстриженные волосы. Рот плотно сжат, однако стоило ему улыбнуться, и все лицо его смягчалось, принимало добродушное выражение.
— Напротив, в этом было что-то приятное,— ответил он.
«Звучит как-то по-братски»,— подумала Элисон, направляясь в свой кабинет.
Глава 4
Если босс Пьера Шамбрена, вечно отсутствующий мистер Джордж Бэтл, не был способен мгновенно определить характер человека, то Шамбрен, пробыв на посту директора отеля «Бомонд» более двадцати лет, умел вычислить незнакомца мгновенно. Он видел множество человеческих типов и мог почти безошибочно классифицировать их. Соответствуют ли их средства стоимости пребывания в отеле? Скандалисты ли они, развратники или жалобщики? Не является ли отель «Бомонд» лишь маскировкой для какой-нибудь аферы? И — в более общем, расплывчатом смысле — «подходящие» они или «неподходящие»?