«ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ УБИЙСТВА ЗНАМЕНИТОГО ПИСАТЕЛЯ».
В 6.30 вечера версия этого события появилась на экранах телевидения.
В скромном номере на четырнадцатом этаже отеля «Бомонд» Джон Уилз лежал на кровати, сцепив под головой руки, и смотрел программу новостей. Когда диктор стал читать адресованное Памеле Прим письмо, он резко встал и выключил телевизор. На лбу его выступили капельки пота. Включив настольную лампу, он выдвинул средний ящик бюро. В нем лежали чистые сорочки.
Приподняв несколько сорочек, он добрался до аккуратно сложенного голубого шарфа, вынул его и развернул. Там были бумажник с паспортом и маленький автоматический револьвер.
Раскрыв бумажник, он вынул листок белой бумаги и начал читать. Его губы шевелились.
«20 декабря.
Дорогой Джон Уилз!
Мне хорошо известна Ваша ненависть к Обри Муну. Я знаю также в точности состояние Ваших финансов. У меня к Вам предложение, которое одновременно удовлетворит Вашу жажду мести и потребность в деньгах.
В этот момент на Ваше имя в Уолтон Трест Компани на Медисон-авеню положена сумма 10 000 долларов. Можете получить их сегодня же. Можете использовать их как Вам будет угодно...»
Взгляд Уилза перескочил через несколько строчек:
«Если Вы возьмете деньги, а он в полночь 20 февраля будет еще жив, Вы сами не доживете до конца следующего дня».
Уилз сложил дисток и вложил его в паспорт. На мгновение его правая рука сжала револьвер, как бы примеряя его в ладони.
— Что за бред? — произнес он вслух.
ЧАСТЬ II
Глава 1
На Харди, лейтенанта полиции, оглушительная слава Обри Муна не произвела ровным слетом никакого впечатления. Это был большой, смуглый, атлетически сложенный молодой человек, который выглядел скорее как добродушный защитник университетской футбольной команды, нежели как сыщик из отдела по расследованию убийств. Сокровища Востока в комнате Муна, слабый аромат благовоний, сам хозяин, полулежащий на своем троне,— все это сложилось в сознании молодого лейтенанта в образ подозрительный и фальшивый. «Псих какой-то»,— решил он.
Обри Мун отреагировал на лейтенанта полиции как на назойливую муху. Великий Человек словно надел маску, и прочесть что-нибудь на его лице было невозможно.
— Мы навели справки в Уолтон Трест Компани, мистер Мун,— сказал Харди.— Действительно, сумма 10 000 долларов была внесена, а потом снята мисс Памелой Прим.
— А кем внесена,— сказать вы не можете? Кто внес эти деньги, когда, как?
— Мы это и расследуем,— ответил Харди.
— Воображаю,— скучающим тоном произнес Мун.
— Кто мог ненавидеть вас настолько, чтобы заплатить 10 000 долларов за ваше убийство?
— Сотни людей! Буквально сотни, лейтенант,— холодно улыбнулся Мун.
— Не вижу здесь ничего смешного.
— Ну, это как посмотреть, лейтенант! Для меня, например, мысль о том, что бедняжка Памела, разделяя мое ложе, могла бы вонзить мне нож в бок, или подлить яду в стакан, или, может быть, задушить меня куском проволоки,— сама мысль об этом в высшей степени комична. У нее было талантливое тело, но ум маленький, сентиментальной восьмилетней девочки.
Из угла комнаты донесся резкий свистящий звук. Пьер Шамбрен выдохнул сквозь зубы воздух. Он пришел вместе с Харди. Трагедия Памелы Прим явно взволновала этого обычно невозмутимого человека.
— Десять тысяч долларов — не пустяк,— сказал Харди.— Едва ли найдутся сотни людей, способные вас так сильно ненавидеть, мистер Мун.
— Я был бы очень разочарован, если бы это оказалось не так!
— Ради Бога, кончим эту комедию! — сказал Харди резко.
Мун взглянул на лейтенанта с видом усталого презрения:
— Молодой человек, кто-то готов расщедриться, лишь бы я не пережил день своего семидесятипятилетия. Он был бы просто идиотом, если бы сделал ставку, только на одну лошадку. Памела была выбрана в высшей степени неудачно. Я предлагаю вам найти еще кого-нибудь, у кого неожиданно появился новый счет в банке.
— Вы считаете, кому-то еще предложили деньги? — нахмурился Харди.
Мун усмехнулся.
— Если бы я хотел наверняка убрать человека, равного Обри Муну, хотя человека, равного Обри Муну, нет,— я бы не ограничился одним исполнителем моего замысла,— и черт с ними, с затратами. Вы должны ясно понимать, лейтенант, что я нуждаюсь в защите! Вашему начальству вряд ли понравится, если вы расслабитесь после самоубийства бедняжки Памелы.
— Если вы чувствуете себя в опасности,— сказал Шамбрен ровным, лишенным эмоций голосом,— то самое разумное,— отменить ваш вечер. В компании двухсот пятидесяти гостей вы будете отличной мишенью.
— Дорогой Шамбрен, никто не может мне указывать, что я должен делать. Никто не заставит меня изменить мои планы! Ваша обязанность, как директора этого отеля, обеспечить мою безопасность...
— Вечер? Какой, почему? — спросил Харди.
— Мистер Мун собирается торжественно отметить, что ему посчастливилось дожить до семидесяти пяти лет,— объяснил Шамбрен.— В Большом бальном зале, в обществе двухсот пятидесяти гостей. В субботу вечером.
—- Не думаю, что комиссар полиции разрешит вам пойти на такой риск до окончания следствия.
— Не разрешит? Мне? — В глазах Муна появился холодный блеск.— Интересно, как это он собирается остановить меня? Я желаю этого вечера — и он будет, в этом ли отеле или, в другом, если мистер Шамбрен объяснит своему хозяину, почему он отказывается от столь прибыльного предприятия!
Шамбрен пожал плечами.
— В конце концов, это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рисковать ею — ради Бога! Мне это совершенно безразлично.
Мун ехидно засмеялся.
— Вот видите, лейтенант. Никто меня не любит!
— Ничего не вижу,— упрямо сказал Харди.— Вы относитесь к этому крайне несерьезно. Что вы не договариваете?
— Я ничего не знаю, кроме одного: кто-то решил сыграть со мной весьма дорогостоящую шутку. Предположим, я побегу прятаться, сделаю себя посмешищем. Нет уж! Я предпочитаю не бежать.
В том, что случай с Памелой Прим был явным самоубийством, сомнений не было. Харди интересовало теперь другое — угроза жизни Муна, высказанная в письме, обнаруженном в сумочке погибшей девушки. Инстинкт подсказывал ему, что это была шутка. Чудовищная шутка, которая привела к самоубийству. Но одна деталь смущала Харди — указанная сумма 10 000 долларов. Десять тысяч долларов было положено в банк Уолтер Трест на имя мисс Прим, и она взяла эти деньги и как-то воспользовалась ими. В представлении Харди такая сумма не ассоциировалась ни с чем, похожим на шутку.
Они вернулись в кабинет Шамбрена, и Харди позвонил комиссару полиции. То, что в деле был замешан Мун, наполняло все происходящее зловещим холодом.
В комнату вошла Элисон Барнвелл, вызванная Шамбреном. Харди с одобрением оглядел девушку.
— Защищать его — не наше дело,— говорил между тем Шамбрен твердым голосом.— Наше дело — защищать отель! Нам и так уже нанесен ущерб. История самоубийства появится в вечерних газетах, о ней уже трубят радио и телевидение. Связь с Муном делает это самоубийство материалом для первой полосы. В ближайшие несколько дней все репортеры отдела новостей будут осаждать наши пороги.— Он раздраженно ткнул пальцем в блокнот для записей.— Уиллард Сторм уже вопит об интервью со мной!..
Уиллард Сторм был восходящей звездой журналистики. Его ежедневная полоса, которая называлась «Сторм-центр», все больше оттесняла Уинчела Салливана и других старомодных поставщиков новостей и происшествий. Сторм представлял тот тип репортера, который Шамбрен особенно ненавидел: сенсация любой ценой, неважно, какими средствами.
— В этом есть какое-то безумие,— сказал Харди.— Нормальный человек до таког о не додумается!
Тонкое лицо Элисон было бледно.
— Сомневаюсь я, чтобы это была шутка,— задумчиво произнесла она.— Десять тысяч долларов...