— Если бы я даже смела, то не могу, государь! — страстным шепотом ответила Полетт, простирая руки к королю.
Людовик снова обнял ее. Их уста слились в безудержно-сладостном лобзании.
Около грота послышались веселые возгласы. Король оторвался от объятий Полетт, шепнул ей: "Сегодня же ты будешь моей! Ты получишь мои распоряжения через маркиза Суврэ!" — и направился к левому выходу.
Полетт слышала, как он сказал: "Пойдем, маркиз!", слышала легкий шум их удалявшихся шагов. Внезапная слабость овладела девушкой; она закрыла глаза рукой и почти без сил прислонилась к стене.
— Так вот как! — раздался вдруг около нее грустный, укоризненный голос. — Неужели ты для того просила взять тебя из монастыря, Полетт, чтобы интриговать против меня?
Полетт вскрикнула, открыла глаза и в трепетном свете догоравшего факела увидела сестру, которая стояла перед ней подобно живому укору совести.
Как это всегда бывает, чувствуя себя действительно виноватой, не зная, что сказать в свое оправдание, Полетт вместо извинения ответила сестре какой-то насмешливой резкостью.
— Молчи, безумная! — ответила та, подбегая к сестре и хватая ее за руки. — Неужели ты в своем ослеплении не видишь, что, как ни увлекся тобою король, я еще достаточно сильна, чтобы помешать ему овладеть тобой! Одно мое слово, и ты будешь в монастыре, но уже без возможности когда-либо выйти оттуда. Как! Ты шутя лишаешь меня самого дорогого в моей жизни, да еще осмеливаешься говорить дерзости!
Полетт поникла головой и тихо заплакала. Черты лица Луизы смягчились.
— Не плачь, Полина, — мягко сказала она, обвивая стройный стан сестры, — не плачь, а лучше пойдем со мною и обсудим, как нам быть. Я уже давно ждала, что король увлечется кем-нибудь. Мужчины вообще, а французские короли и подавно сделаны не из того теста, из которого пекут верных любовников… В этом случае ты все-таки меньшее из зол. Пойдем и обсудим, как нам быть. Всего Людовика я тебе все равно не уступлю и лучше погибну сама вместе с тобой. Но, может быть, нам удастся полюбовно поделить его! Ведь мы — родные сестры, Полетт!
Они ушли и долго совещались во мраке аллей, пока звуки фанфар не позвали их к ужину. Все заметили, что во время ужина графиня де Майльи была оживленнее и веселее, чем в последнее время. Ночное пиршество тянулось долго. Наконец король встал, а вслед за ним встало и разошлось по своим комнатам и остальное общество.
Мало-помалу огни в окнах замка гасли, и Шуази погружалось во мрак и тишину. Когда все замерло и заснуло, дверь королевской комнаты тихо раскрылась, и оттуда показался Людовик со свечой в руках. Он осторожно прошел коридором, завернул в боковой флигель замка и там толкнул одну из дверей.
Перед ним была погруженная в полумрак большая комната, обставленная с чисто-восточной роскошью. Навстречу королю от окна встала и пошла какая-то женщина. Король радостно вскрикнул и быстрее зашагал к ней. Вдруг он остановился, гневно топнул ногой и крикнул:
— Что это значит?
Только теперь он заметил, что встретившая его женщина была не Полетт, а Луиза де Майльи, причем ее сестра сидела в дальнем углу на маленьком кресле.
— О, мой возлюбленный государь! — нежно ответила Луиза, опускаясь на колени, — сегодня я случайно поглядела и подслушала, что мой обожаемый Людовик увлекся девицей Де Нейль. Я была в первый момент сильно огорчена, но ведь я так люблю вас, государь! И я подумала: пусть сестра отдаст вашему величеству всю свою девичью свежесть, свою наивность в делах любви, чего так не хватает мне самой, лишь бы только и для меня остался уголок в вашем сердце, так как я не могу жить без любви вашего величества!.. О, мой государь! Позвольте нам обеим быть около вас, делить вашу священную любовь, услаждать ваш жизненный путь!
Людовик поднял графиню с земли, привлек ее к себе, поцеловал и взволнованным голосом сказал:
— Ты — прелестная женщина, Луиза, и я очень люблю тебя! Я никогда не оттолкну такого верного, любящего сердца, как твое![28] А теперь ступай, Луиза, ступай!
Де Майльи с очаровательной улыбкой поклонилась королю и скрылась в коридоре. Людовик лихорадочной рукой запер за нею дверь и с широко раскрытыми объятиями устремился к тому углу, где сидела съежившаяся, скорчившаяся в испуганном забытьи Полина де Нейль.
IX
ДУЭЛЬ
— Здравствуйте, мсье Столбин, — сказал маркиз Суврэ, входя рано утром в садик Очкасовых и обращаясь к сидевшему там в грустной задумчивости русскому, — не знаете ли, ваша очаровательная хозяйка уже проснулась?
Столбин улыбнулся и сделал рукой утвердительный знак.
— Ах, да! — принужденно смеясь, воскликнул маркиз. — Я и забыл, что вы не говорите на нашем милом французском языке!
В этот момент над занавеской одного из открытых окон показалась хорошенькая головка Жанны.
— Как? Это вы, маркиз? В такую рань? — спросила она.
— Что же делать, — ответил маркиз, — у меня важное дело и мало времени. Теперь девятый час, а в десять я непременно должен быть в Сэн-Клу. Я хотел сначала писать вам, но дело так сложно, что это было бы слишком долго.
— В таком случае идите сюда, я накину что-нибудь на себя, — сказала Жанна. — Я еще не одета. Ну, — сказала она входившему в комнату маркизу, — что за спешное дело у вас?
— Вчера, когда мы возвращались из Шуази, Полетт взяла с меня слово, что я побываю у вас в самом непродолжительном времени и все расскажу вам. Дело в том, что эта маленькая шалунья отлично справилась со своей ролью и на славу разыграла предрешенную нами комедию. Все шло, как по маслу; вакхический характер празднеств произвел свое действие на чувственность короля, и когда в нужный момент появилась Полетт, то король сразу и бесповоротно пленился ею. В Шуази его величество ни на миг не отпускал ее от себя, и мне совершенно не удавалось переговорить с нею. Только на обратном пути она успела шепнуть мне, чтобы я повидался с вами и сказал следующие слова: "Даже в минуты первого торжества и упоения страсти Полетт не забыла обещаний, данных подруге!"
— Если это — правда, — сказала Жанна, — то мечты лучших русских людей могут принять теперь более осязательный облик! Но скажите, — перебила она самое себя, — а как же обошлось с де Майльи?
— О, сестры отлично поделили короля между собою! Правда, в Шуази при короле почти неотлучно находилась Полина, но по переезде в Версаль обе сестры будут поочередно пользоваться вниманием его величества.
На лице Жанны отразилась брезгливость.
— Не понимаю, — сказала она, — как это у вас, господ французов, темперамент может совмещаться с такой расчетливостью в делах любви! Конечно, раз уж погружаешься в политику, то всякие пустяки, вроде излишней щепетильности, нравственной брезгливости и женской стыдливости приходится оставлять в стороне. Но все-таки я никогда не могла бы дойти до такого откровенного цинизма, как молоденькая Полетт, только что выпорхнувшая из монастыря.
— Право, не знаю, что сказать вам на это, — задумчиво ответил маркиз. — Может быть, я не так уж щепетилен, как вы, но я не могу осуждать Полетт за то, что она, наметив себе определенную цель, идет к ней прямо и твердо. Кроме того, не могу я осуждать ее и потому, что такое разрешение семейного вопроса было придумано, подготовлено и подсказано мной самим…
— Вами? — вне себя от удивления воскликнула Жанна.
— Ну да, мной. Ведь вы знаете, я вмешался во всю эту историю только потому, что мне сказали: "Это нужно для Жанны!" Я — цельный человек, не умею отдаваться частью сердца или делать что-нибудь вполовину. Полетт действительно способна привлечь внимание короля в желаемую сторону и изменить весь курс внешней политики Франции. Но имеет ли она достаточные данные, чтобы прочно утвердиться в благоволении короля? Нет, одна она оказалась бы эфемеридой, блестящей бабочкой, рождающейся, чтобы умереть, сверкнув на мгновение. Король ценит в женщине ум, но важнее всего для него горячая кровь и молодое мясо. Луиза де Майльи была уже чересчур женщиной, и король начинал скучать с нею. Полина де Нейль — чересчур человек, и это быстро утомило бы короля. Но вместе они взаимно дополнят в своих нежных цепях, пока случайность не порвет прочного союза сестер между собой. И вот, когда я взвешивал все это, мне и в голову не приходило думать, нравственно ли такое разрешение вопроса, не цинично ли оно, не оскорбляет ли щепетильности порядочных людей. В моем мозгу огненной надписью сверкала фраза: "Это нужно для Жанны", и больше я ни с чем считаться не мог!