Что касается оригиналов, то он позаботился о том, чтобы поместить их в сокровищницу церкви Сен-Ло, у ворот Анжера, где находился крест, на котором герцог Гиеньский дал клятву в 1469 году и который в течение года должен был привести к смерти любого, кто лжесвидетельствует.
Однако, несмотря на то, что Карл Бургундский призывал принцев к войне и готовился подписать союз против Франции с Ферранте, королем Неаполя, и Хуаном II Арагонским, Людовик XI продолжал с ним переговоры. Между ними разыгрывалась сложная дипломатическая комедия, в которой коварство и двуличие короля перевесили коварство и двуличие герцога, чей эгоцентризм сделал его слишком самоуверенным[98]. Не зная, чем закончится болезнь его брата, Людовик попытался выиграть время и воспользоваться надеждами, которые Карл мог питать в связи с возможной смертью герцога Гиеньского. Это была все та же игра, только ставки изменились: если герцог откажется от своих союзов, чтобы подписать мир, король обязуется вернуть ему Амьен и Сен-Кантен. После мучительных переговоров герцог, наконец, согласился, при условии, что отказ от союзников станет темой отдельного документа, содержание которого будет раскрыто только в день возвращения городов на Сомме. Людовик быстро согласился на это половинчатое предложение, но в свою очередь добавил два новых условия: во-первых, дочь герцога (ей тогда было четырнадцать лет) будет обручена с Дофином (а тому был всего один год), а во-вторых, герцог и король сделают друг друга членами своих Орденов. Как он и ожидал, в середине января 1472 года Людовик узнал, что Карл отказывается подписаться под последним предложением. Клятва, связывавшая рыцарей Ордена Золотого Руна, символ герцогской славы, была единственной, в которой король мог быть уверен, что его могущественный вассал ее не нарушит.
В начале марта пришло известие, что брат Людовика находится в тяжелом состоянии, что еще больше усложнило дипломатическую комедию. Приказав своим войскам сосредоточиться на границе Гиени, король отправил новое посольство к герцогу Бургундскому, на этот раз с предложением продлить перемирие, которое должно было истечь 30 апреля, а если тот будет упорно отказываться от его предложения вернуть Амьен и Сен-Кантен. Но, ожидая вскоре получить известия из Гиени, Карл не спешил дать посланникам короля определенный ответ: если перспектива потерять некогда полезного союзника причиняла ему некоторую досаду, то надежда вернуть себе города на Сомме, отвернувшись от мертвеца, стала для него утешением.
98
Людовик подготовил почву для этого, отправив к бургундскому двору своего конюшего чтобы выразить свое искреннее желание урегулировать конфликт и попросить прислать с этой целью бургундское посольство. Вернувшись к королю, конюший отправил герцогу меморандум, который, судя по всему, был продиктован самим Людовиком, в котором вперемешку с лестью и грустными замечаниями о прошлом было напоминание о сепаратном мире, который герцоги Гиени и Бретани подписали в 1468 году, и предупреждение герцогу, что король прекрасно осведомлен об их интригах против него. Но что делает этот документ особенно интересным, так это комментарии, добавленные к нему на полях самим Карлом Бургундским.
"Во-первых, — писал конюший, — когда я вернулся, то обнаружил, что мой господин [то есть Людовик XI] намерен сделать для Вас, Монсеньёр, все, что будет возможно с его стороны, и с самой доброй волей, которую можно представить". Этот отрывок, Карл прокомментировал такими словами: "Без реституции городов [Амьена и Сен-Кантена] ничего хорошего не получится".
"Во-вторых, — продолжает автор, — я заверил моего господина, что Вы предпочитаете его дружбу, тем кто обманул Вас [то есть герцоги Гиени и Бретани], чем мой господин был доволен больше, чем когда-либо прежде. Он сказал мне, что хорошо знает, что Вы надежны и что если, Вы даете кому-то слово, то никогда не отступают от него, и добавил, что не желает ничего другого для себя, ибо хорошо знает, что во всех остальных нет верности, и они не достойны доверия, ни с Вашей, ни с его стороны. Он также сказал, что и Вы, и он не поступили бы так немудро, если раньше начали бы осознавать эти вещи, ибо тогда у Вас не было бы тех неприятностей, которые мы оба пережили". Герцог прокомментировал: "Вы уверили своего господина в истине. Ничего не зависит от простой веры, ибо события покажут это, и тот, кто мудр, не останется в убытке".
"В-третьих, он [король] послал бы к Вам Монсеньёра дю Бушажа [отправленного в Гиень 18 августа], если бы не известие, которое прислал ему Монсеньёр Гиеньский и которое он посылает Вам". Герцог: "Мелочь не отвлекает от того, чего очень хочется".
"В-четвертых, герцог [Бретани] и Монсеньёр де Лекен [Оде д'Эди] сообщили моему господину, что этот герцог посылает к вам Понсе [де Ривьера], отчасти по поводу женитьбы моего господина [герцога Гиеньского], а также чтобы предложить себя Вам, объявив, что он соберет свои силы к дню Святого Михаила [29 сентября]; но герцог [Бретани] также сообщает моему господину, что он посылает в Бургундию только для того, чтобы развлечь Вас, как это у него принято; и что мой господин не должен опасаться, что герцог хочет предпринять что-либо против него". Комментарий Карла Бургундского: "Слова этого пункта ничего не значат, ибо дело все покажет и пусть гуси пока пасутся".
"В-пятых, мой господин знает о поездках Годе и метра Итье Маршана [посланники герцога Гиеньского] к бургундскому двору и обо всем, что они сделали". Герцог: "Если вы знаете все это и многое другое, вам следовало бы это предусмотреть".