Людовик XI

По крайней мере, именно это обнаружил Кристоферо да Боллате в июне 1473 года, когда сообщил королю, что Антонио, псарь герцога Миланского, прибыл с двумя охотничьими собаками, сукой и кобелем, предназначенными в подарок королю. Король сразу же:

Пригласил Антонио с собаками в свои покои. С какой добротой и удовольствием Его Величество (который хорошо говорил по-ломбардски) расспрашивал его об их качествах и свойствах, я предоставлю Антонио самому рассказать вам, когда он вернется. Но я сообщаю Вашему Высочеству, что король сказал нам, что сука ему понравилась, и что она понравилась бы ему еще больше, если бы она была моложе и была кобелем. Я ответил, что Ваше Высочество не нашел кобеля, столь послушного и ласкового, чья масть так соответствовала тем, которые предпочитает Его Величество, и который обладал бы такими исключительными качествами для охоты и гона, как эта сука — чей ум и изящество невозможно было бы оценить, если бы не было возможности увидеть ее в деле… Что касается кастрированного кобеля, то Его Величество сказала мне, что он хочет не кастрированное животное, а высокого, красивого молодого кобеля, масть которого была бы похожа на масть Стеллы [суки] и который был бы обучен охоте вместе с ястребом. Тогда я ответил, что Его Величество никогда не сообщал мне никаких подробностей о том, какие качества ему нравятся в собаках, и что на самом деле Ваше Высочество послал своего камердинера узнать больше о его желаниях, чтобы в следующий раз иметь возможность удовлетворить их. Затем король долго расспрашивал Антонио о том, какие масти борзых предпочитает Ваше Высочество. На что Антонио ответил: самых больших и самых красивых.

На следующий день Его Величество рассказал мне, что Антонио уже был у него однажды, и что он дал ему около дюжины хороших собак, чтобы тот отвез их Вашему Высочеству, но Антонио допустил, что некоторые из них умерли в дороге. Король добавил, что на этот раз Антонио привез двух собак из Милана с железными ошейниками на шее. Тогда Его Величество приказал привести двух самых красивых борзых, сказав мне, что если Ваше Высочество желает, то он хотел бы, чтобы их доставил к Вам его псарь — и без ошейников, чтобы не повредить им шеи…

Настаивая на этом, Людовик заявил, что "он очень заботится о двух собаках [привезенных ему Антонио] и однажды отправится с ними на ястребиную охоту".

Через некоторое время, опробовав их в деле, король сказал Боллате, что находит их хорошими, особенно суку, "но поскольку он не желает иметь кастрированных кобелей [или сук], то возможно Его Высочество пожелает, чтобы он отослал их ему обратно… Затем, поблагодарив Ваше Высочество за собак, Его Величество сказал, что, если бы это было возможно, он хотел бы иметь кобеля масти как Стелла, который имел бы характеристики, упомянутые мной в моей первой депеше, то есть собаку, специально обученную для охоты вместе с ястребом и, прежде всего, ласковую и послушную".

Боллате, желая защитить честь герцога Миланского, ответил, что ему очень жаль узнать, что борзые не по вкусу Его Величеству, и что он сделает все возможное, чтобы удовлетворить желание короля, что касается отправки двух собак обратно, то он подтвердил, что герцог Миланский будет в восторге, так как это самые лучшие и самые красивые животные, которые у него есть!

Миланский посол занимал важное место в жизни короля, но его положение становилось все более шатким по мере того, как Людовик, всегда хорошо осведомленный об итальянских делах, все больше понимал недостатки преемника Франческо Сфорца. Красивый, распутный, утонченный, капризный — образец тирана эпохи Возрождения — Галеаццо-Мария Сфорца регулярно менял галсы при каждой перемене политического ветра, а ветры 1466–72 годов, похоже, дули не в сторону Франции, и все это время он заваливал Людовика XI признаниями в преданности и массой советов. В 1468 году молодой Жан-Пьер Панигарола, блестящий рассказчик о битве при Монлери и осаде Парижа, уступил место Сфорца де Беттини, которого к концу 1472 года сменил Кристоферо да Боллате. Все эти перемены отражали непостоянство миланского герцога, а также все более огорченный тон, который Людовик принял по отношению к своему союзнику. Во время первых миссий за Альпы, Боллате, который был полностью предан делу своего господина, уже выражал в своих письмах отсутствие энтузиазма по отношению к французам и их королю. Тот факт, что Филипп де Брессе грубо обошелся с ним во время его поездки к французскому двору в ноябре 1472 года, несомненно, только усугубил его склонность к гадливости[102]. В любом случае, Людовик не сразу понял, что Боллате в своих депешах дает пессимистическую интерпретацию его слов, действий и планов.

102

Людовик сам был ответственен за некоторые трудности, которые поставили под угрозу франко-миланский альянс. Когда летом 1466 года он порвал с королем Арагона, чтобы помочь Анжуйскому дому в Каталонии, он неоднократно призывал Галеаццо-Марию Сфорца поддержать анжуйцев. Однако в то же время король Неаполя Ферранте, племянник и союзник Хуана II Арагонского, напомнил герцогу, что это противоречит статьям Лиги Италии. Спустя некоторое время, при новых политических переменах, Людовик снова поставил Сфорца в безвыходное положение. Побудив его к войне с Савойей, когда казалось, что военные действия с Бургундией вот-вот начнутся, но добившись соглашения с герцогом Карлом, он поспешил попросить Галеаццо-Марию отказаться от этого предприятия. Опасаясь, что его союз с Францией в конечном итоге полностью изолирует его от остальной Италии, так как Венеция и Неаполь были в союзе с Бургундией, герцог Миланский интриговал с герцогиней Иоландой Савойской, чтобы иметь возможность вести переговоры с Карлом Бургундским, и, по-видимому, даже пытался установить контакт с герцогом Гиеньским. Он держал рядом с собой Чикко Симонетту, главного министра своего отца; но либо тот был не в состоянии противостоять политике своего господина, либо, будучи искусным слугой старался выполнить все его желания позволяя втянуть себя в интриги. В любом случае, оказавшись между зачастую неуклюжими уловками Сфорца и растущим презрением, которое они вызывали у Людовика, миланский посол оказался в особенно щекотливом положении.

Во второй половине 1472 года миланский герцог почувствовал, что его положение настолько опасно, что, чтобы доказать свою верность, предложил королю Франции 50.000 дукатов при условии, что в течение трех лет тот не будет просить о дальнейшей помощи и, чтобы не навлечь на себя гнев Ферранте, не будет использовать эти деньги для проведения военной кампании против короля Арагона. Людовик охотно принял это предложение и принял оба из условий Сфорца, но попросил, чтобы деньги были доставлены не к нему, а в Лион, город, для которого он их предназначал — для оплаты войск, которые собирал Филипп де Брессе, прежде чем вести их в Руссильон. Герцог же вопреки просьбе короля поручил Кристоферо да Боллате, который отправлялся во Францию вместо Сфорца де Беттини, привезти дукаты непосредственно королю. 2 ноября, когда Кристоферо собирался покинуть Лион, он внезапно столкнулся с посланником Филиппа де Брессе, злейшего противника герцога Миланского, который потребовал, чтобы он передал деньги его господину или вернулся в Лион, иначе "он будет разрублен на куски по дороге!" (Длинное письмо, адресованное королем Филиппу, свидетельствует, что последний действительно был уполномочен получить эти деньги в Лионе). Кристоферо укрылся со своими дукатами в Фурсе, небольшом городке в 12-и милях к северу от Лиона, который вскоре был окружен войсками Филиппа. Это было началом того, что можно назвать "Делом пойманного посла". Несмотря на трагичность своего положения и смертельную опасность, в которой он находился, один посреди жестоких врагов, с одним лишь изворотливым умом и преданностью герцогу, Кристоферо, однако, смог ежедневно отправлять сообщения к своему господину, протесты французскому двору и письма Лионетто де Росси, директору отделения банка Лоренцо Медичи в Лионе и агенту Людовика. Население города очень заботилось о Кристоферо; его никак не притесняли, и ему не пришлось страдать ни от чего, кроме угроз, "в нестерпимых выражениях", одного из оруженосцев Филиппа. Без сомнения, при содействии Лионетто де Росси, друга короля, ему удалось — с непревзойденным мастерством, как он сам сообщил герцогу Милана, — тайно вернуть дукаты в Лион. Наконец, Людовик послал двух человек сопровождать его в этот город, куда он прибыл вечером 26 ноября. Вскоре после этого 50.000 дукатов были должным образом переданы представителям короля, а затем выплачены Филиппу де Брессе. Добравшись наконец до двора, Кристоферо позаботился о том, чтобы отправить герцогу подробный список непредвиденных расходов, которые ему пришлось понести, чтобы, с риском для жизни, сохранить доверенные ему деньги.