Нойс продолжал упорно держаться, а герцог Бургундский столь же упорно отказывался снять осаду. Тем не менее, в апреле 1475 года император в сопровождении многих немецких князей отправился вниз по Рейну во главе большой армии, в то время как Эдуард IV, который был практически готов пересечь Ла-Манш, отправлял своему союзнику послание за посланием, призывая его выполнить свои договорные обязательства. 29 апреля, в предпоследний день франко-бургундского перемирия, в лагерь Карла Бургундского прибыло новое английское посольство возглавляемое Энтони Вудвиллом, графом Риверсом, братом королевы Англии. При поддержке бретонского посольства и эмиссаров графа де Сен-Поль Риверс попытался убедить герцога отказаться от осады. Но все было напрасно. Карл отказался, заявив, что Нойс падет со дня на день и что он вполне способен оказать англичанам обещанную поддержку, продолжая свою кампанию в Германии. По мнению Коммина, герцог поступил таким образом, потому что Бог лишил его разума, чтобы сохранить королевство Франция.
25 апреля, за пять дней до истечения срока перемирия, Людовик XI выехал из Парижа в Пикардию со своими шотландцами, французскими гвардейцами, семью сотнями копий тяжелой кавалерии, "большой компанией" дворян и лучников из Нормандии и Иль-де-Франс, а также мощным артиллерийским обозом, в то время как все королевство готовилось к нашествию своих старых врагов из Англии.
20. Английское вторжение
В тот момент, когда Людовик готовился встретить самую серьезную угрозу за время своего правления, то есть возобновление Эдуардом IV военных действий, которые однажды назовут Столетней войной, казалось, что король Франции был полным хозяином в своем королевстве. Буйный граф д'Арманьяк, которому его сестра Изабелла в результате инцеста родила троих детей, навсегда исчез с политической сцены: 6 марта 1473 года, через день после сдачи своего города Лектур, он был смертельно ранен королевским лучником в стычке во время так называемой Лектурской драмы. Герцог Алансонский, приговоренный Парижским Парламентом к смертной казни за измену, остался жив только благородя милосердию своего крестника и в то время находился в тюрьме. После смерти графа де Фуа его владения перешли в руки ребенка, находящегося под опекой короля. Смерть Карла, графа дю Мэн, избавила Людовика от еще одного интригана, и когда его брат, престарелый король Рене, в 1477 году попытался наладить отношения с бургундцами, король разместил гарнизоны в его герцогствах Анжу и Бар. Герцог Бретонский был побуждаем своими приближенными согласиться помочь Эдуарду IV как истинному королю Франции, но Людовик, который был хорошо информирован об этом, знал, что Франциск II неохотно согласился сделать это. На самом деле, герцог хотел лишь посредничать между Францией и Бургундией, и король чувствовал, что когда англичане пришлют ему войска (а они это сделали) он не сможет заставить себя отказаться от своего нейтралитета. Пойманный на заигрываниях с бургундцами, граф де Сен-Поль оказался непоправимо скомпрометирован: пытаясь обмануть и короля, и герцога Карла, он в итоге навлек на себя непримиримую ненависть обоих[107]. С весны 1474 года он неистово пытался (и Людовик это прекрасно знал) создать новую Лигу общественного блага, однако даже Жак д'Арманьяк, герцог Немурский, не решался ничего предпринять, вполне обоснованно опасаясь гнева государя. Более того, у короля больше не было брата, который мог бы выступать в роли знамени для мятежных феодалов.
В Руссильоне, который королю удалось заполучить у Арагона в 1462–1463 гг. благодаря дипломатическим усилиям, внезапно произошли события, угрожавшие безопасности королевства. В 1473 году старый король Хуан II Арагонский, который был одним из самых злейших врагов Франции, захватил Перпиньян, из которого изгнал французов. Пообещав вернуть 300.000 экю, в обмен на которые он заложил Руссильон Людовику, король Арагона пытался затянуть переговоры, пока его союзники не вступили в войну. Однако в 1474 году, когда срок перемирия истек, Людовик XI, не обращая внимания на мрачные угрозы герцога Бургундского, который в то время был занят в Германии, организовал крупную экспедицию в Руссильон. 10 марта 1475 года Перпиньян капитулировал, и Хуан II был вынужден заключить перемирие, которое продлится до конца его правления[108]. Что касается короля Франции, то у него было достаточно времени, чтобы собрать свои войска для противостояния бургундцам и англичанам.
107
Людовик и все преданные ему люди ненавидели коннетабля за интриги, которые он затевал в мирное время, а также за то, как он лавировал во время войны. "А герцог Бургундский, — сообщает Коммин, — ненавидел его еще больше, и у него были для этого более веские причины, ибо мне доподлинно известно о причинах с обеих сторон. Герцог не забыл, что упомянутый коннетабль был причиной взятия Амьена и Сен-Кантена, и ему казалось, что он был причиной и истинным инициатором этой войны между королем и ним, ибо во время перемирия он говорил самые лучшие слова о мире, но, как только начинались споры, он становился его главным врагом или хотел заставить его выдать замуж свою дочь [за сына короля]".
Во время переговоров, которые проходили между Францией и Бургундией в 1473 и начале 1474 года, обе стороны имели претензии к графу де Сен-Полю; и "таким образом, начали практиковаться в способах победы над упомянутым коннетаблем", люди короля сообщали бургундцам, которых он имел в качестве врагов, об обвинениях, которые они должны были выдвинуть против него, и каждая из двух сторон сообщала другой о своих интригах. В конце 1473 года, почувствовав опасность, граф де Сен-Поль вторгся со своими войсками в Сен-Кантен и заставил королевский гарнизон эвакуироваться из города. Он думал, что заполучил пешку, которую можно использовать для натравливания короля и герцога Бургундского друг на друга. Затем он отправил Людовику XI очень любезное письмо, в котором предупредил его, что взял Сен-Кантен только для того, чтобы обеспечить своим войскам лучшее жилье, и что он ни в коем случае не должен сомневаться в его верности. Скрывая свое недовольство, король посылал ему послание за посланием, но коннетабль довольствовался тем, что умножал свои заверения в верности. В то же время король призвал герцога Карла объединить с ним усилия против графа де Сен-Поля, который делал и Бургундии заманчивые предложения. Однако, несмотря на подозрения, которые его действия вызвали в обоих лагерях, переговоры продолжались. Неаполитанскому послу герцог Бургундский с гордостью объяснил — хотя это был конец апреля 1474 года и Петер фон Хагенбах находился в тюрьме в Брайзахе, — что "король Франции и коннетабль соперничают друг с другом за его расположение, первый предлагает ему Сен-Кантен и голову де Сен-Поля, второй — Сен-Кантен и свои ценные услуги". Он готов принять любое из этих двух предложений, которое поступит первым, — добавил герцог, заявив, что не доверяет ни одной из партий. "Король не сдержал ни одного из своих обещаний, а что касается коннетабля, то он является человеком, который не может принять ни одного сюзерена и не заботится ни о чем, кроме своих собственных интересов…".
Через несколько дней, в начале мая 1474 года, французский и бургундский посланники заключили соглашение, по которому граф де Сен-Поль, объявленный врагом обоих государей, должен был быть предан смерти в течение восьми дней первым, кто его схватит, или передан другому для казни. Людовик не замедлил дорого заплатить за это сотрудничество: он обязался снабжать герцога войсками и передать ему, помимо Сен-Кантена, все земли и владения, которые коннетабль имел в пределах его королевства. Однако де Сен-Полю, который теперь осознавал грозившую ему опасность и продолжал делать предложения обеим сторонам, удалось убедить короля, который, подозревал, что герцог Карл готовится предать своего государя, и склонить графа на свою сторону. В результате Людовик отправил краткое послание своим уполномоченным и добился аннулирования соглашения против графа де Сен-Поля. "И если мы правильно воспринимаем действия короля, — замечает Коммин, — то его поступок имел большой смысл, ибо я полагаю, что упомянутый коннетабль был бы принят герцогом Бургундским, получив от него Сен-Кантен, какие бы обещания сам ни давал".
Две недели спустя, 14 мая, Людовик имел беседу с графом де Сен-Полем в деревне Фарнье, между Нуайоном и Амом, опорным пунктом коннетабля. Полный опасений, граф принял все меры предосторожности, чтобы обеспечить свою безопасность. На дамбе, перегораживающей болотистый ручей, было установлено не одно, а два заграждения на расстоянии около двенадцати
За вторым заграждением находился коннетабль, сидя на лошади в окружении полудюжины сторонников, а за дамбой стоял отряд численностью около 300 человек. Сопровождавшие графа де Сен-Поля не носили доспехов, но и Коммин, и Кристоферо да Боллате могли видеть, что шелковая мантия коннетабля скрывает кирасу. Вместе с некоторыми своими советниками король подошел к первому заграждению. Громким голосом, "из-за расстояния между ними", Луи де Люксембург, который склонился в глубоком почтении, но не сходя с места, сказал государю: "Сир, я пришел к Вам, чтобы показать всем, что я не бургундец и никогда им не был, как Вам внушили, но Ваш слуга и добрый француз, которым я всегда буду с Вашего позволения; и я хочу довести до Вашего сведения, что истинные бургундцы — это те, кто обвинил меня в том, что я не такой, как все". Людовик с легкостью ответил: "Мой брат [то есть "свояк", поскольку граф был женат на Марии Савойской, свояченице Людовика], я всегда считал Вас верным и поэтому проявил доброжелательность. Давай забудем о прошлом и перейдем к другому, более важному, как для Вас, так и для меня". После этого король, а вскоре и граф, дали знак своим советникам удалиться, а их секретари составили охранные грамоты и обещания дружбы. Затем коннетабль приказал открыть ворота со своей стороны и подошел к воротам Людовика. Все еще верхом на лошадях, они обнялись и, обменявшись грамотами, составленными их секретарями, начали беседовать "в очень интимной и дружеской манере" в течение более получаса. Стоявший в стороне Коммин, не преминул заметить: "Людовик увидел, что коннетабль внезапно вышел из себя. Он поспешно попросил открыть королевские ворота и поспешил встать рядом с государем. Он громко извинялся за то, что взял с собой вооруженных людей и принял столько мер предосторожности, объяснив это близостью к бургундской территории, и, кроме того, боязнью, что страшный старый
"В тот день он [граф де Сен-Поль] был в большой опасности", — лаконично заметил Филипп де Коммин. Через несколько дней коннетабль, одетый по этому случаю очень просто, встретился с королем и графом де Даммартен. Под проливным дождем Людовик приказал двум врагам примириться. После этого, он больше никогда не видел коннетабля Франции.
108
Летом 1472 года король Арагона Хуан II окончательно подавил восстание в провинции Каталония — восстание, которое было обречено на поражение с момента смерти герцога Иоанна Калабрийского в декабре 1471 года. На рассвете 1 февраля 1473 года король Хуан II появился перед Перпиньяном с небольшой армией; население города поспешило открыть перед ним ворота, а французский гарнизон под командованием Антуана, сеньора дю Ло, был вынужден искать убежища в цитадели. Людовик XI немедленно отправил подкрепления и припасы на юг, и еще до конца апреля ему сообщили, что его войска осадили Перпиньян. Однако штурмы города французами не увенчались успехом, а сам дю Ло вскоре попал в плен; жара, болезни и недостаток продовольствия подорвали моральный дух осаждающих и проредили их ряды, так что к середине июля французская армия была вынуждена отступить. Было подписано перемирие, которое должно было истечь 1 октября и во время которого должны были состояться мирные переговоры.
Однако Людовик остался равнодушен к угрозам, с помощью которых герцог Бургундский надеялся отговорить его от продолжения войны с Арагоном. 28 июня он написал Антуану де Шабанну: "Монсеньёр Великий магистр, два герольда Бургундии, то есть
Герцог Карл в это время был занят в Германии, овладевая герцогством Гельдерн, поэтому Людовик воспользовался этим, чтобы как можно быстрее уладить свои дела в Руссильоне. Чтобы обеспечить удовлетворительные условия, он выбрал своим представителем отца де Рокаберти, арагонца, "который пользовался большим авторитетом у Хуана II" и который в то время был пленником короля. Согласившись обменять его на Антуана дю Ло, Людовик пригласил де Рокаберти отобедать за своим столом и переночевать в королевской прихожей; он польстил его амбициям и, несмотря на неодобрительный ропот своих советников, отправил его с французским делегатом на переговоры с королем Хуаном*. В середине сентября 1472 года он достиг соглашения, которое дало ему время передохнуть: нейтральный Руссильон будет управляться самим де Рокаберти, а если в течение года король Арагона не вернет 300.000
Великолепное посольство Хуана II, прибывшее в Париж в марте (1474), уже задержалось в своей миссии из-за "ошибки", допущенной королем Людовиком в формулировке их охранных грамот. Послы сразу же объявили, что прибыли подтвердить договор, просить о продлении срока выплаты долга и предложить дочь принца Фердинанда в жены дофину Карлу. Людовику не составило труда догадаться, что погашение никогда не будет произведено, что старый хитрец Хуанн II просто пытается отсрочить военные приготовления Франции, пока некоторые посланники продлевают свой путь, чтобы обратиться за помощью к союзникам Хуана ― Бретани, Бургундии и Англии. Пока король задерживал послов в Париже, он продолжал наращивание сил на руссильонской границе. 9 апреля из Санлиса Людовик написал Таннеги дю Шателю, находившемуся в Дофине и готовившемуся к подкреплению растущей французской армии в Нарбоне, что двое людей, которых он отправил в Париж, чтобы "выяснить" истинные цели посланников, сообщили, что те "не принесли никаких стоящих новостей, и их намерение ― лишь отвлечь меня словами, пока зерно [в Руссильоне] не будет собрано". "Поэтому я должен играть роль
Через пять дней после письма Таннеги дю Шателю Людовик вызвал арагонских послов в деревню близ Санлиса, где, наконец, должен был дать им аудиенцию. Он намеревался сделать эту аудиенцию впечатляющей церемонией, и сам руководил приготовлениями. Стоя между своими принцами и прелатами, с одной стороны, и капитанами и советниками — с другой, он серьезно выслушал вступительную речь графа Хуана-Рамона де Кардона-и-де-Прадес. По его словам, он был рад приветствовать посланников Хуана II при условии, что они не приехали замышлять что-то против него или его интересов. На протесты де Прадеса о том, что у короля Арагона нет другого желания, кроме как жить в мире с Францией, он ответил, что король Арагона уже нарушил некоторые статьи договора, но тем не менее, он согласился назначить представителей для переговоров с ними. Скоро он сам будет в Париже, где с радостью примет их, добавил он приветливо. Для этой церемонии Людовик надел ожерелье Ордена Святого Михаила, и, одетый в шелка и атлас, он был в "более роскошном костюме, чем когда-либо за последние десять лет", отмечает Боллате, который считал, что король таким образом "выглядел на десять лет моложе".
В столице король предложил арагонским послам всевозможные приемы и развлечения, включая смотр парижского ополчения. Однако посланники стали волноваться, повторяя, что если соглашение не будет достигнуто, то они вынуждены будут уехать. Граф де Прадес заболел, но это была уловка, сказал Людовик Боллате, предлог, чтобы покинуть Париж. В конце концов, однако, король отпустил послов. В связи с этим он со злорадством писал Таннеги дю Шателю и другим капитанам, находившимся тогда на границе с Руссильоном: "Я продержал каталонских послов здесь все время, которое обещал Вам, и даже дольше; был вторник [5 мая], когда они уехали". Под охраной почетного, но строгого эскорта посланники медленно поехали по дороге, которая должна была привести их домой. Король, приказавший хорошо с ними обращаться, но задержать их в Лионе и Монпелье, позаботился о том, чтобы они прибыли в Арагон не раньше августа. К этому времени его войска уже были заняты уничтожением урожая в Руссильоне, чтобы уморить Перпиньян голодом.
*Такое случалось нередко, поскольку многие королевские советники, как и миланский посол, считали, что Людовик действует вопреки здравому смыслу. По их мнению, де Рокаберти взял на себя обязательства перед королем только для того, чтобы обмануть его, как только он вновь обретет свободу. По словам Боллате, он был "очень искусным придворным, умевшим вставлять мудрые замечания в любой разговор; но его хитрая внешность, а также шрамы, которыми было отмечено его лицо", говорили о том, что лучше ему не доверять.