Но королю было трудно уединиться на свежем воздухе и предаться своим мыслям: столько людей ждали указаний или просили об услугах, столько назойливых гостей, убежденных, что их дело не терпит отлагательств, не могли, подобно иностранным послам, вынести, чтобы их не приняли немедленно. В ноябре 1479 года король, не чувствуя себя хорошо, Людовик решил покинуть Тур, где было слишком влажно, ради более здорового климата а Шиноне. Когда он готовился к отъезду, ему сообщили, что посланники Тройственного союза хотят его видеть, и он попросил Филиппа де Коммина сообщить им, что он уделит им время в Сен-Мартене, где он посетит мессу, как это было в его обычае перед отъездом из Тура. Затем Коммин предупредил послов, чтобы они не беспокоили государя до окончания церемонии. Вскоре Людовик XI, в сапогах и шпорах, одетый в свою обычную серую мантию, подбитую белой овчиной, с головой, покрытой монашеским чепцом и увенчанной широкополой шляпой, вошел в переполненную народом церковь и прошел к одному из приделов. Не обращая внимания на толпу, он направился к хорам, а затем скрылся в маленькой комнате, где мог спокойно совершить свои молитвы. После мессы он собрал итальянцев перед алтарем и сказал:
Господа послы, я решил уехать в более теплое место, чем этот город, чтобы избавиться от простуды, которую я подхватил. Если вам есть что обсудить, скажите об этом монсеньору д'Аржантону, и он передаст мне все, что надо. Я отдаю вас в его руки.
После этого он оставил изумленных послов и вышел из церкви. Пройдя через рыночную площадь, он зашел в ближайший трактир под вывеской Сен-Мартен и неторопливо пообедал, после чего вскочил на лошадь, чтобы отправиться в Шинон. В церкви придворные и слуги бросились за ним с такой поспешностью, что Франческо Гадди, флорентийский посол, оказался зажат в центре нефа.
Когда жизнь короля Людовика стала подходить к концу, он стал менее бодрым, кости, суставы и мышцы часто болели, он все больше стремился отгородиться от шумного мира, от сутолоки при дворе, от разочарований, от напоминаний о неизбежности смерти, и все чаще обращался за утешением к ласке, грации и естественному поведению своих животных и птиц. Во всех своих убежищах в долине Луары он устраивал вольеры, клетки и загоны, а в лесу под Амбуазом разместил свой зверинец — слона, верблюдов, леопардов, страусов и других экзотических животных. Из разных уголков к нему прибывали драгоценные грузы живых существ, которые радовали его сердце: "несколько красных свиней", "несколько черных зверей", "две маленькие испанские выдры", и всегда лошади и собаки, а также горлицы, голуби, павлины, сороки, канарейки, зяблики, цапли, луни, куропатки, чайки, даже вороны и совы, индюки, тунисские белые птицы и всевозможные ястребы. Любимцами оставались борзые собаки, окружавшие короля как в помещениях, так и на улице, в ошейниках из красной ломбардской кожи и на поводках из крашеной шерсти. Аптекари постоянно поставляли мази, примочки, порошки и пластыри для их лечения. Одну борзую суку с пятью щенками король держал при себе во время путешествий вверх и вниз по Луаре, в Париж и обратно. Его любимых кобелей звали Парис, Плесси, Артус, появился и новый любимец — Бовуазьен. Была также коза по имени Миньон (Дорогуша) с шестью козлятами.
Король пользовался своим драгоценным одиночеством, чтобы читать, обычно священные книги и труды по медицине, праву или истории. Он любил повторять, что не знает по латыни ни слова, но тем не менее, он без труда читал на этом языке, а также на итальянском, которым свободно владел. Как и Коммин, Шателлен назвал его "грамотным государем". Миланский посол Карло Висконти, в 1479 году, отметил:
Пережив множество испытаний и болезней, король посвящает свободное время молитве, а также удовольствиям охоты. Он любит одиночество и, хотя это трудно для государя, избегает толпы, которая одиозна для любого доброго человека. Более того, он иногда учится; по крайней мере, так мне говорили, и я верю в это, поскольку его речь свидетельствует об этом, когда он цитирует величайших авторов[146].
Не будучи ни художником, ни меценатом (Франции еще не коснулось итальянское Возрождение) Людовик умел привлекать лучших музыкантов, художников и скульпторов своего времени и благодаря более чем щедрым пожертвованиям, которые он делал церквям, он поощрял усилия многих ремесленников. Жан Фуке получил титул "королевского художника", кроме того, Людовик заказал множество работ Жану Бурдишону, молодому художнику из Тура, который прославился иллюминированием Часослова Анны Бретонской. Кроме того, он не имел привычки забывать об услугах оказанных ему простыми людьми, так, он дал три экю "Жаку Лои, мальчику с кухни, за то, что тот провел целую ночь, поддерживая огонь в комнате короля".
146
Людовик всегда стремился к расширению своих знаний в самых разных областях. Получив информацию о смерти человека, причины которой остались загадочными, он приказал провести вскрытие и тщательное изучение трупа умершего. В субботу в феврале 1480 года он приказал провести научный эксперимент иного рода. В присутствии мэра и четырех магистратов Тура, некоторых королевских чиновников и священников города "были испытаны некоторые яды, и собаку заставили поглотить их в жареной баранине и в омлете". Мэр и его заместители торжественно подписали свидетельство о смерти животного. На следующий день, в комнате, где горел огонь и где их ждал обильный ужин "на случай, если они пропустят обед", семь хирургов взялись за вскрытие этой собаки на глазах у чиновников. Впоследствии животное было захоронено на берегу Луары. Отчет королю об этом эксперименте, к сожалению, не сохранился.