Большинство из них вернулись, а некоторые возвращаются каждый день, и Его Величество оказывает им очень хороший прием.
Сам граф дю Мэн сообщил, что он возвращается с 200 копий. Людовик просто приказал включить контингент из Пуату в свою армию. Единственным капитаном, павшим духом, был Жан Гаргесалль, начальник кавалерии, который был уволен за дезертирство. Немного снизив налоги, король еще больше укрепил свою власть над сердцами парижан. Все, с кем беседовал Панигарола, уверяли его, что город никогда не относился к своему государю лучше, чем в то время, и указывали на отсутствие в столице "бургундских сторонников". В своей депеше от 26 июля миланский посол заключил: "Его Величество решил продолжить предприятие".
31 июля бретонцы и бургундцы покинули Этамп, где они собрались после Монлери, и отправились на восток. Затем король приказал де Руо и Жану де Салазару двигаться вверх по левому берегу Сены, чтобы захватить мосты и преследовать противника. Однако он знал, что не сможет долго удерживать контроль над рекой. После трехдневной задержки графу де Шароле и герцогам Беррийскому и Бретонскому все же удалось переправиться через реку по импровизированному мосту. Людовик также узнал, что герцог Бурбонский, граф д'Арманьяк и герцог Немурский собираются присоединиться к бургундской армии с несколькими тысячами человек, также как и войска герцога Иоанна Калабрийского и маршала Бургундии. Парижу грозило вскоре оказаться в осаде[66].
В этот момент положение короля стало ухудшаться. Его надежды на проведение кампании против принцев постепенно рушились из-за внушавших страх предостережений и разоблачений двуличия. Некоторые из его капитанов заявили, что не доверяют своим людям, особенно тем офицерам и солдатам, которые вернулись "после игры в труса при Монлери". Осторожные советники внушили ему сомнения. Члены Парламента выступали за мир любой ценой на том основании, что некоторые важные люди в столице были готовы к предательству. Недовольные были в основном среди государственных служащих и священников. Амбициозные бюрократы думали, что смогут подняться выше благодаря поддержке своих феодальных покровителей. Как и епископ Парижа, большинство духовенства и Университет надеялись, что принцы поддержат требования церкви за счет короны. Наконец, был раскрыт заговор, в котором участвовала небольшая группа чиновников, явно намеревавшихся захватить королевский дворец. День за днем агенты Людовика приносили своему господину новые доказательства предательства.
Жан-Пьер Панигарола, внимательно следивший за тем, что происходило в окружении короля, отправил герцогу Милана очень тревожную депешу:
Мой господин, мой долг обязывает меня сообщить Вам, что дела Его Величества с каждым днем идут все хуже и хуже. Король остался без Совета, потому что его советники умирают от страха, особенно адмирал; кроме того, очень болен бастард д'Арманьяк. У Его Величества нет никого, кому он мог бы довериться. Отныне граф Булонский на стороне принцев.
Войска, защищающие Париж, недовольны, потому что король не дает им денег […] За последние две недели люди дезертировали небольшими группами, в общей сложности более ста копий.
Королевские агенты перехватили письма, адресованные некоторым парижанам, в которых говорилось о существовании заговоров с целью передачи города врагу и таким образом, Людовик стал "остерегаться Парижа". В Лионе, одном из столпов королевства, один из высокопоставленных чиновников принял участие в заговоре с целью передачи города представителям герцога Беррийского.
Все это внушило королю […] столько опасений, что он […] растерян и глубоко встревожен. Его камергеры и главные офицеры не смеют поднять глаз от земли.
В отчаянии Людовик проявлял такой же пыл, как и в оптимизме, а открытое проявление его чувств, казалось, стимулировало работу ума. В то время, когда Панигарола отправил свою депешу, король решил предпринять смелый ход, который должен был поднять боевой дух его подданных, но который мог стоить ему и столицы, и трона. Когда он объявил, что собирается отправиться в Нормандию, чтобы собрать людей, деньги и продовольствие для Парижа, горожане жаловались, что он не может бросить их в такой момент, а его советники предсказывали самые мрачные бедствия. Однако 10 августа, в соответствии со своим планом, французский король покинул столицу с небольшой армией, оставив своих верных капитанов прививать необходимое мужество городскому ополчению. Он также отстранил Шарля де Мелёна от должности генерал-лейтенанта и назначил на его место старого Карла, графа д'Э, которому, как он знал, можно было доверять[67].
66
Людовик постоянно трудился над тем, чтобы развалить коалицию мятежных принцев, создавая врагов за их спинами и играя в игру предложений и контрпредложений, чтобы их разобщить. Он обещал деньги и войска жителям Льежа, если они решат взяться за оружие против герцога Бургундского. Он даже подумывал использовать агента короля Ферранте при английском дворе, чтобы убедить графа Уорика совершить нападение на Нидерланды. Чтобы уладить дела с
67
Когда принцы еще находились в Этампе, Шарль де Мелён отправил тайное послание одному из своих дальних родственников, человеку по имени Павиот, который в то время был магистром двора герцога Беррийского, предупредив его, что он жаждет потрудиться для умиротворения королевства. Отчаянно пытаясь казаться добродетельным, хотя на самом деле он пытался добиться расположения Карла Беррийского, он написал Павиоту, что "не желает никакого другого блага, кроме своей рубашки, и что его единственное стремление — стать монахом, чтобы примирить короля и его брата — и что после короля он готов сделать для монсеньёра Беррийского все, что будет ему приятно и полезно". Если Коммин категоричен в утверждении, что Мелён оказывал своему государю "хорошую службу весь тот год", то представляется несомненным, что в день битвы при Монлери он препятствовал атаке, которая должна была начаться из Парижа, что он тайно поддерживал связь с принцами, и что, следовательно, у короля были прекрасные основания подозревать его в измене. Коммин редко ошибается, однако он не является непогрешимым. Тот факт, что он приложил столько усилий, чтобы защитить верность Мелёна — и он делал это неоднократно — кажется, выдает его более позднюю тайную неприязнь к человеку, который должен был первым извлечь выгоду из падения Мелёна, Антуану де Шабанну, графу де Даммартен, который, благодаря благосклонности и аудиенции у короля, должен был стать соперником Филиппа де Коммина.