В те годы он ловко вмешивался в дела Авиньона и графства Венессен, распутывая — как всегда, к своей пользе — беспорядочно переплетенные нити и находя выход из ситуаций, которые без него наверняка не разрешились бы так счастливо. Главным тогда было сохранить мир и оградить имущество и торговые пути от банд сбившихся с пути солдат, возглавляемых капитанами, которые заявляли, что действуют от имени короля или итальянской лиги, но на самом деле преследовали собственные интересы и жили грабежом. Папскому протонотариусу Жану Розе не удавалось собрать против них значительные силы и обеспечить безопасность жителей. В январе 1479 года Бернар де Гарлан заполонил графство Венессен во главе полутора тысяч солдат, всадников и пехотинцев, захватил несколько укрепленных сел и вычистил деревни под гребенку, заявляя без зазрения совести, что он прислан Людовиком XI и идет через графство, чтобы помочь флорентийцам, которым все еще угрожает папа. Король под нажимом авиньонских послов отрекся от него и поручил своим комиссарам (бастарду де Комменжу и Бернару де Беарну, смотрителю мостов и соляных копей Лангедока) восстановить порядок. Все напрасно: Гарлан упорствовал и никуда не уходил. Жители Авиньона громко возмущались и слали гонца за гонцом, чтобы поведать о своих несчастьях. Они обвиняли Комменжа в бездействии, говоря, что тот отделывается уклончивыми словами, а то и вовсе заявляет, что обитатели графства Венессен «чересчур жирны, не мешало бы их слегка пощипать». В общем, этим-то и оправдывались все бесчинства. Король заплатил капитану-бандиту, и тот наконец покинул графство 16 марта 1479 года, разграбив его, разгромив и наполовину разрушив. Авиньонцы дорого заплатили за отсутствие настоящего покровительства и всё осознали, возблагодарив короля за то, что он употребил свою власть и свои деньги для их избавления.
Главный инициатор итальянской лиги, игравшей не последнюю роль, и великий миротворец, Людовик XI оказывал на Апеннинах такое же влияние, как некогда император. Но только ни на минуту не подвергаясь риску. Его преемники, от Карла VIII до Франциска I, не унаследовали этой мудрости.
2. Французская Церковь в услужении
По отношению к французской Церкви позиция Людовика всегда была двусмысленной. Как можно поддерживать папу, заключать с ним договоры и в то же время считать себя господином духовенства в своем королевстве? Требовать для себя всяких прав, распоряжаться назначением епископов, держать под контролем перемещения французских прелатов и перевод денег в Рим? Как запрещать соборные уложения, враждебные папской власти, и не слишком раздражать епископов, аббатов и докторов Университета — сторонников галликанства, и зачастую весьма активных? И уступать, хоть и немного, их притязаниям, при этом подчиняя их своей воле?
Карл VII велел собранию представителей духовенства и королевских советников, по большей части членов Парламента, подготовить Прагматическую санкцию (1438) — торжественную декларацию из двадцати трех статей, которая определяла в одностороннем порядке отношения между французской Церковью, королем и папским престолом. Эти статьи во многом отражали тезисы, выдвинутые Базельским собором 1431 года, в которых утверждалось главенство собора над папой, а также то, что каждая национальная Церковь должна пользоваться определенной независимостью. Множество высших королевских чиновников и церковных иерархов, близких к королевской власти, высказались в поддержку этих «соборных» теорий — явных проявлений галликанства, уже зревшего во многих церковных кругах. Поэтому Прагматическая санкция, утверждавшая, в частности, право государя непосредственно вмешиваться в назначение епископов и настоятелей крупных монастырей, была хорошо принята. Некоторые королевские советники дошли до того, что состряпали фальшивый документ, приписываемый Людовику Святому и датируемый 1269 годом, в котором заявлялось, что избрание епископов должно происходить без участия папы, и запрещалось агентам понтифика взимать чрезвычайные подати с французского духовенства. Эта «Прагматическая санкция Людовика Святого», чистая подделка, тем не менее имела большой успех и была предъявлена в Шартре в 1439 году, а затем в Бурже в 1452 году для обоснования Санкции 1438 года.