…И возобновилось бесконечное ожидание, изматывающее даже тех, кто отстраненно наблюдал за происходящим. Раздираемый между надеждой и ужасом, Гастон Орлеанский стоял с посеревшим лицом…
В половине двенадцатого следующего дня, когда приступы боли у королевы немного успокоились, Бувар посоветовал королю не откладывать обед. Король поспешно согласился, пригласив всех присутствующих в спальне присоединиться к нему, но успел лишь сесть за стол, как прибежал паж, объявивший, что королева разродилась.
— Кто же родился? — как можно спокойнее произнес король.
— Государь, меня послали к вам, как только вышла головка…
Отшвырнув салфетку, Людовик XIII бросился в комнату к жене. На пороге спальни его встретила глубоким поклоном госпожа де Сенесей, обратившись к нему со словами:
— Государь, королева произвела на свет его величество дофина…
Король подбежал к постели; акушерка госпожа Перонн держала на руках сверток из тонких льняных пеленок, в котором что-то шевелилось.
— Примите вашего сына, государь! — сказала она.
Людовик XIII упал на колени, вокруг громко зазвучали приветственные возгласы, а с дворцового двора донесся сигнал: во все стороны королевства помчались гонцы. Вознеся благодарственную молитву, король повелел распахнуть двери в парадную прихожую».
В воскресенье 5 сентября 1638 года, в двенадцатом часу утра, Анна Австрийская родила сына!
Главным образом, это известие следовало доставить в Париж. Мост через Сену был разрушен паводком, и уже несколько дней на разных берегах реки постоянно находились люди, готовые передать благую весть. Согласно уговору, со стороны замка Сен-Жермен глашатаи должны были радостно кричать и размахивать шляпами в случае, если у королевы родится мальчик, и понуро склонить головы, скрестив руки на груди, если родится девочка.
Можно себе представить, с каким восторгом размахивали шляпами вестники, передающие прекрасную новость, и как нещадно гнали коней в столицу те, кто эту новость принял.
Едва узнав о рождении дофина, Париж взорвался ликованием. Весь день без перерыва звонили церковные колокола, благодарственные молебны следовали один за другим, но улицам шествовали процессии со Святыми Дарами, горожане славили Господа, подарившего королю наследника.
Вечером начался праздник. Под грохот пушек и сверкание фейерверков люди танцевали на улицах. Городские власти приказали выкатить из погребов бочки, и вино лилось рекой.
«Все дворянские дома были иллюминованы большими из белого воска факелами, вставленными в большие медные канделябры. Кроме того, все окна были украшены разноцветными бумажными фонарями, дворяне вывесили на транспарантах свои гербы, а простые горожане нарисовали множество девизов, относившихся к причине праздника. Большой дворцовый колокол не умолкая звонил весь этот и последующий день; то же происходило и на Самаритянской колокольне. Колокола эти звонили в том случае, когда у французской королевы рождался сын, а также в день рождения королей и в час их кончины. В продолжение целого дня, равно как и на другой день, в Арсенале и Бастилии стреляли из всех орудий. Наконец, в тот же день вечером — так как фейерверк не мог быть приготовлен ранее следующих суток — на площади городской ратуши были разложены костры, и каждый приносил вязанку горючего материала, так что был разожжен такой сильный огонь, что на другом берегу Сены можно было читать самую мелкую печать.
По всем улицам были расставлены столы, за которые все садились выпить за здоровье короля, королевы и дофина. Пушечные выстрелы не умолкали и горели веселые огни, зажигаемые жителями в соревновании друг с другом»..
Александр Дюма «Жизнь Людовика XIV».
Празднование продолжалось три дня, — с понедельника по среду. И хотя к вечеру вторника вино иссякло, люди не уставали бурно радоваться. Пораженный всем этим невиданным размахом веселья шведский посланник Гуго Гроций писал: «Никогда ни один народ, ни при каком событии не выказал большего восторга».
Первый министр Франции кардинал Ришелье находился в то время в Сен-Кантене, где руководил военными действиями. К нему Людовик XIII приказал отправить нарочного в первую очередь. Он знал, с каким нетерпением ждет новостей его преосвященство, знал, как сильно его обрадует рождение дофина, — возможно, даже больше, чем самих венценосных супругов. Ришелье сильнее прочих переживал за будущность государства, процветанию которого отдал всю свою жизнь, теперь он мог быть спокоен. «Я верю, что Бог, давший вам сына, даровал его миру для великих дел», — написал он королю. Если только Бог не поступит коварно и не заберет к себе это славное дитя раньше срока…