Его знаменитый «Укор» начинался со лжи, так как Фенелон заверял короля, что он пишет свое письмо не потому, что им руководит «чувство неудовлетворенности, или амбиция, или зависть, заставляющая его вмешиваться в государственные дела». До самой смерти герцога Бургундского архиепископ будет главным действующим лицом (вместе с герцогами де Бовилье и де Шеврезом) придворной клики сына Великого дофина, готовым по первой просьбе стать его главным духовником. Король, если верить Фенелону, введенный в заблуждение льстецами, подталкиваемый своими министрами, якобы позволил себе перестать считаться с прежними традиционными принципами королевства ради того, чтобы самому стать абсолютным монархом. «Больше не говорят ни о государстве, ни о правилах; говорят лишь о короле и о том, чего хочет король». Стоит ли обсуждать эти высказывания? Нам представляется, что весь настоящий труд — уже ответ Фенелону. Он критикует чрезмерное возвышение монарха, «чудовищную и неизлечимую роскошь» двора (политическую и социальную полезность которого он отрицает, и он забывает еще, что двор шел охотно на всевозможные экономические ограничения в течение всего военного времени), противопоставляя этому всеобщее обеднение Франции. И постепенно возмущение его растет, как и число претензий, которые он не успевает по порядку изложить на бумаге. За видимым деспотизмом короля скрывается на самом деле реальная и сковывающая тирания «жестких, высокомерных, несправедливых, напористых и неискренних» министров. Они подтолкнули Людовика XIV объявить голландцам войну, заставить своих соседей ненавидеть Францию. Эта война, начавшаяся, кажется, лишь из-за одного страстного желания славы и мести, была «источником всех других войн». Так как побежденные подписали Нимвегенский мир, потому что им «приставили нож к горлу (sic — так), все остальные завоевания короля «являются несправедливыми по своей сути». Фенелон не принимал никаких оправданий: ни того, что это было необходимо государству, ни того, что это обеспечивало безопасность границ! «И этого достаточно, Сир, чтобы признать, что вы провели всю свою жизнь, пренебрегая правдой и справедливостью и, следовательно, пренебрегая Евангелием». Настоящая война началась из-за несправедливости, из-за озлобления ограбленных, из-за беззаконных «присоединений». И вот коалиция хочет «вымотать до конца» Францию, чтобы избежать неизбежного рабства (sic — так).
«А ваши народы, которых вы должны любить, как своих детей, и которые до сих пор испытывали большую любовь к вам, умирают с голоду… Вы способствовали разрушению половины вашего собственного государства только ради того, чтобы завоевать или удержать чужие земли». Народ, согласно жесткой критике Фенелона, потерял веру в своего короля. «Со всех сторон поднимается возмущение… Если бы король, говорят, любил свой народ, как отец, разве не пожертвовал бы он своей славой ради того, чтобы накормить его хлебом и дать вздохнуть после стольких перенесенных бед, а не заставлять удерживать земли у границ, из-за которых разгорается война?» Из этого следует, что как можно скорее надо отдать все приобретения, завоеванные после 1672 года, в том числе и его Камбре. Но, кажется, заявляет Фенелон, Людовик полон решимости завоевывать и удерживать завоеванное. Ни мадам де Ментенон, ни герцогу де Бовилье не удается внушить ему мысли о мире: «Их слабость и их робость не делают им чести и всех возмущают. Франция находится в отчаянном положении; чего же они ждут, чтобы поговорить с вами откровенно?» Страстное желание монарха добиться славы является, в глазах Фенелона, стремлением, противоречащим христианству. Разыгрывая из себя пророка, аббат доходит до того, что говорит: «Вы совсем не любите Господа; вы Его боитесь, как раб; вы боитесь ада, а не Господа. Вы не религиозный человек, а суеверный; вы не молитесь Богу, а чисто формально совершаете религиозные обряды. Вы как еврейское племя, о котором Господь говорит: «В то время как на устах этих людей звучит имя мое, сердца их далеки от меня».