Отмена (1685 г.) Нантского эдикта (1598 г.) является третьим пунктом обвинения, обычно выдвигаемого против Людовика XIV. Отмена Нантского эдикта порой даже выдвигается как основной пункт обвинения. Скорее надо говорить об антипротестантской политике, потому что отмена всего лишь ужесточала преследование, длившееся до этого в течение четверти века. Это преследование, не имеющее оправдания в наших глазах, было тогда не только объяснимым, но даже желательным или требуемым нацией католиков — от епископа Монтобанского до самого скромного труженика. В XVI и XVII веках в ходу было выражение: «Cujus regio, ejus religio» («Какова религия короля, такова религия страны»). Если бы Реформа победила, можно предполагать, что католическая религия была бы быстро запрещена. Так как Реформа во Франции провалилась, ситуация сложилась прямо противоположная. Впрочем, борьба с ересью всегда была у нас «королевским делом»; с XIII века обязательство вырывать ересь с корнем (Haereticos exterminare) является составной частью торжественной клятвы при короновании. В этих условиях Нантский эдикт мог рассматриваться только как временная мера, вызванная обстоятельствами и предоставляемая протестантскому меньшинству королевства. Генрих IV так хорошо осознавал это, что документ был скреплен коричневой печатью вместо зеленой, которую обычно ставили на важные эдикты{119}. Если бы Беарнец прожил на 20 лет больше, статус протестантов (свобода вероисповедания и военно-политические гарантии) был бы, возможно, изменен в сторону ограничений и даже, может быть, полностью пересмотрен. После восстаний на юге (1621–1629) Людовику XIII нетрудно было бы отменить Нантский эдикт. Он отменил только политические его положения. Кардиналу Ришелье надо было щадить протестантских князей империи. Гражданская терпимость, хотя она и нарушала нормы нашего государственного права, продолжала поддерживаться.
Эта терпимость вступала в противоречие также с теологией тех времен. Как в лагере Реформы пасторы обещали папистам страдания вечного ада, так и католики представляли себе протестантов горящими в вечном огне. В те времена грубо обходиться с диссидентами, подвергать их насилию в этом мире, чтобы укоротить им страдания в аду, казалось вполне естественным и даже логичным, законным и милосердным. После Святого Августина при насильственном обращении в католичество применялась притча: «Compelle intrare» («Принуди войти»)[132]. Воспитанный очень набожной матерью, учившийся катехизису у иезуита, чрезвычайно враждебно настроенного по отношению к Реформе, исповедуемый и наставляемый священниками и проповедниками, являвшимися ярыми сторонниками Контрреформы, Людовик XIV повиновался голосу своей совести, ненавидя протестантов.
Требования католической общественности (духовенства, буржуазии и народа) дать Франции единую религию и недоверие короля к демократической церковной организации кальвинизма (ведь кальвинистский приход является маленькой самоуправляющейся республикой) — это неприятие протестантизма прибавилось к первоначальному и основному отрицанию его, основывающемуся на катехизисе Тридентского собора.
У Людовика XIV были самые веские основания положить конец в масштабе всего королевства религиозному дуализму: теологические мотивы (которые подчеркивались еще сильнее титулом наихристианнейшего короля и коронованием в Реймсе), императивы государственного права, давление общественности (все классы объединились для этого). Его ошибка тем не менее была двойной. Он не понял, что протестантизм внутри королевства уже начал хиреть и что достаточно было просто не заниматься протестантским вопросом. И затем, обманутый льстивыми статистическими данными епископов, интендантов, миссионеров, он не сумел предвидеть, что отмена Нантского эдикта (общее гонение после стольких частичных преследований) и ее печальные последствия (причастие по принуждению) пробудят у протестантов, хотя бы из чувства противоречия, религиозное сознание и укрепят их религиозную убежденность. Вне пределов королевства, где не так заметны были ограничительные меры, предпринятые в период между 1660 и 1682 годами, чем больше проходило времени, тем больше религиозный режим Франции, почти единственный в мире, приобретал символическое значение. Терпимость 1683–1684 годов, уже потерявшая силу, выдоXIIIаяся, ослабевшая, хилая, была лучше известна, как это ни парадоксально, за границей, нежели новая гражданская терпимость Нантского эдикта. В результате отмена этого эдикта сильно отразилась на судах, на канцеляриях и на каждом протестанте, приехавшем из-за границы, ее действие было похоже на гром среди ясного неба. Благодаря 87 годам исповедования двух разных религий, Нантский эдикт способствовал созданию определенного образа Франции: одни ее критиковали (как король Испании Карл II), другие благословляли (как Бранденбургский курфюрст).