Я никогда не могла понять, чем она была так недовольна.
А папа говорил ей, несколько неотчетливо: «Это состояние души, моя дорогая, состояние души». Эта фраза мне была не очень понятна, но когда он добавлял: «Но тебе откуда об этом знать, ведь у тебя нет души!», я понимала, что он имел в виду. Мы с ним переглядывались и заговорщически подмигивали друг другу.
Так и проходили эти вечера: несъеденные конфеты, ритмичное подливание бренди, стук и звон посуды, пение и слезы. Когда бутылка пустела, моя мать говорила: «Ну все, сейчас начнется. Приготовьтесь к представлению». Папа поднимался со стула и направлялся к выходу из кухни. Иногда он не мог ровно идти. Точнее, почти никогда.
— Я возвращаюсь в Ирландию, — скучным голосом говорила мама.
— Я возвращаюсь в Ирландию! — выкрикивал папа, проглатывая отдельные звуки.
— Если я потороплюсь, то успею на почтовое судно, — говорила мама, все так же скучно.
— Если я потороплюсь, то успею на почтовое судно, — в свою очередь кричал папа. Порою у него начинали косить глаза, как будто он пытался разглядеть свой нос.
— Дурак я был, что приехал сюда, — вполголоса подсказывала мама.
— Какой же я был идиот, что приехал сюда, — кричал папа.
— Ого, значит, на этот раз «идиот»? — довольно равнодушно замечала мама. — Мне больше нравилось «дурак», но немного разнообразия не помешает.
Бедный папа стоял в дверях, покачиваясь, ссутулившись, похожий на быка, и смотрел на маму, но видел, скорее всего, не ее, а кончик своего носа.
— Пойду соберу вещи, — продолжала суфлировать мама.
— Пойду соберу вещи, — говорил и папа.
Сколько бы ни разыгрывалась эта сцена, я каждый раз верила, что он действительно уезжает.
— Папа, пожалуйста, останься, — цеплялась я за его рукав.
— Я не собираюсь жить в одном доме с этой старой мымрой, которая даже не желает съесть конфету, что я для нее купил, — был его обычный ответ.
— Мама, съешь конфету, — молила я, одновременно пытаясь не выпустить папу из кухни.
— Не стой у меня на пути, Люси, или я са зебя… я за беся… тьфу ты, провались! — И с этими словами папа вываливался в коридор.
Потом раздавался грохот падающей мебели, и мама бормотала про себя:
— Если этот пьянчуга разбил мой…
— Мама, останови его, — билась в истерике я.
— Да никуда он не денется, дальше ворот не дойдет, — с горечью говорила мать. — Как ни жаль.
Я никогда не верила ей, но она была права. Только раз папа, сжимая пакет с четырьмя кусками хлеба и полупустой бутылкой, прошел по дороге аж до дома, где жили О’Ханлаойны. Там он остановился и стал кричать что-то насчет нечестности Симуса О’Ханлаойна, о том, что тот вынужден был уехать из Ирландии, чтобы избежать тюремного заключения, и тому подобные вещи.
Маме и Крису пришлось пойти за папой. Он сразу успокоился. Мама вела его за руку по улице под взглядами всех наших соседей, которые стояли у калиток, сложив на груди руки и молча наблюдая за спектаклем. Уже подходя к дому, мама обернулась и крикнула им всем:
— Можно расходиться! Представление окончено!
Я очень удивилась, когда заметила, что она плачет. И решила, что ей стыдно. Стыдно за то, как она обращалась с папой, за то, что портила ему настроение, за то, что не ела принесенное им угощение, за то, что не мешала ему уйти. Я считала, что ей было чего стыдиться.
Глава двадцать четвертая
Когда я проснулась, то обнаружила, что Гас склонился надо мной и с тревогой вглядывается в мое лицо.
— Люси Салливан? — спросил он.
— Да, это я, — сонно ответила я.
— О, слава богу!
— А что случилось?
— Я испугался, что ты мне только приснилась.
— Приятно слышать.
— Обычно я просыпаюсь со страхом, что прошлый вечер мне не приснился, — уныло поделился со мной Гас. — Кстати, Люси, спасибо тебе за то, что ты позволила мне провести у тебя ночь. Ты просто ангел.
Я села. В последних словах было что-то прощальное. Он собирался уходить?
Но нет, рубашки на нем не было, значит, по крайней мере, еще немного он побудет со мной. Я снова нырнула под одеяло, и он лег рядом. Мы были разделены одеялом, но все равно ощущение было восхитительным.
— Итак, Люси, скажи мне, сколько дней я здесь провел?
— Еще ни одного целого дня.
— Всего-то? — Гас был, по-видимому, разочарован. — Должно быть, я старею. Но ничего, я постараюсь исправить это упущение.
Меня это вполне устраивало. «Оставайся сколько захочешь», — думала я.
— А теперь можно воспользоваться твоей ванной, Люси?
— Это дальше по коридору, ты увидишь.
— Но, наверное, мне стоит прикрыть свой срам.
Я немедленно привстала — чтобы получше разглядеть его срам, пока его не прикрыли, — и увидела, что Гас когда-то успел раздеться и сейчас на нем только трусы-боксеры. Тело у него было изумительное! Чудесная гладкая кожа, сильные руки, тонкая талия и плоский живот. Рассмотреть ноги я не сумела, потому что Гас практически лежал на мне, но я подозревала, что и они были выше всех похвал.
— Ты можешь надеть мой банный халат, он висит на двери.
— А что, если я встречу твоих соседок? — спросил он в притворном ужасе.
— Ну и что? — хихикнула я.
— Я застесняюсь. И они… ну, ты знаешь, будут думать обо мне разное… — Он печально повесил голову, изображая скромную невинность.
— Что «разное»? — смеялась я.
— Они подумают, что раз я провел ночь здесь, то… И моя репутация будет погублена. — Его голос и акцент ласкали мой слух, я готова была слушать его вечность.
— Иди, не бойся. Если кто-то будет покушаться на твою честь, я защищу тебя.
— Отличный халат, — сказал Гас, примеряя мой махровый халат. Не забыл он накинуть и капюшон. — Ты что, состоишь в ку-клукс-клане? А под кроватью прячешь горящие кресты?
— Нет!
— Ну, если ты решишь присоединиться к ним, тебе не придется покупать их форму. Просто надень этот халат.
Я откинулась на подушки, улыбаясь и чувствуя себя счастливой как никогда.
— Ладно, — сказал он. — Я пошел.
Гас открыл дверь моей спальни, но тут же захлопнул ее.
— В чем дело?
— Этот человек! — прошептал Гас.
— Какой человек?
— Тот, высокий, который украл пиво твоего друга и мою бутылку вина. Он стоит прямо за твоей дверью!
Значит, Дэниел остался на ночь — как забавно.
— Да нет же, Гас, послушай, — прошептала я в ответ.
— Как это — нет, Люси, когда он действительно стоит там, — настаивал Гас. — Или у меня видения?
— Это не видение.
— Тогда нам надо немедленно выгнать его! А то у вас и сломанного стула скоро не останется, поверь мне, Люси. Я уже встречал таких типов. Настоящие профессионалы…
— Нет, Гас, послушай меня, — сказала я, стараясь быть серьезной. — Он не станет красть мебель — он мой друг.
— Правда? Ты в самом деле дружишь с ним? Ну, это, конечно, не мое дело, и я знаю, что мы с тобой только что познакомились, и у меня нет никакого права делать тебе замечания, но — ведь он же уголовник! Я бы никогда не ожидал от тебя такого, и… что здесь смешного? Тебе расхочется смеяться, когда твой диван окажется на блошином рынке, а ты сама будешь спать на полу. Мне не кажется, что этот человек так уж забавен…
— Пожалуйста, заткнись и послушай меня, Гас, — еле сумела я выговорить между приступами смеха. — Дэниел — он и есть тот высокий человек за дверью. Он не воровал ничье пиво.
— Но я видел, как он…
— Это было его пиво.
— Нет, это было пиво Доналда.
— Но он и есть Доналд, и зовут его Дэниел.
Наступила пауза, во время которой Гас переваривал услышанное.
— О боже, — простонал он наконец, бросился на кровать и закрыл лицо руками. — О боже, о боже, о боже.
— Все нормально, — нежно сказала я.
— О боже, о боже, о боже. — Гас немного раздвинул пальцы и посмотрел на меня в образовавшуюся щелку. — О боже.