Ого! На горизонте замаячило неприятное откровение. Я собралась с духом и ринулась навстречу опасности.
— А… какая у тебя семья?
Он искоса глянул на меня:
— Неприятно говорить такое про свою родню, но они — сумасшедшие чистой воды.
Я попыталась скрыть тревогу, охватившую меня при этих словах, но он все равно заметил и расхохотался:
— Бедняжка Люси! Ты бы видела сейчас свое несчастное личико!
Я попыталась храбро улыбнуться.
— Не беспокойся, Люси, я тебя разыгрываю. Они не психи… — Тут я облегченно вздохнула. — … в буквальном смысле этого слова, — закончил фразу Гас. — Но они очень, очень эмоциональные люди. Да, пожалуй, такое описание лучше всего соответствует истине.
— А что это значит? — Что ж, может, имеет смысл узнать все сразу и немедленно.
— Не знаю, стоит ли мне рассказывать тебе обо всем, Люси. Вдруг ты решишь, что я законченный безумец? Вдруг ты с воплями бросишься бежать от меня, когда услышишь, из какой семьи я родом?
— Не говори глупостей, — заверила его я. Но у самой внутри все сжалось. Господи, пожалуйста, пусть его семья не окажется слишком ужасной. Он мне так нравится!
— Ты точно хочешь узнать о моих родственниках, Люси?
— Точно. Что в них может быть такого уж страшного? У тебя есть родители?
— О да. Полный комплект.
— И ты уже говорил, что у тебя много братьев…
— Пятеро.
— Да, это много.
— Да нет, не очень. В тех местах, откуда я родом, почти неприлично иметь братьев меньше, чем пальцев на руках.
— Они старше тебя или моложе?
— Старше. Они все старше меня.
— Значит, ты — младшенький.
— Ага, но, как ни странно, из всех братьев только я один не живу дома.
— Пятеро взрослых парней в родительском доме? Да, в таком случае проблем не избежать.
— Ты даже не догадываешься, сколько у них этих проблем. Но выбора у братьев нет, они все работают на семейной ферме и в пабе.
— У вас есть паб?
— Угу.
— У вас, наверное, куча денег.
— Ничего подобного.
— Как? Я всегда думала, что владельцы пабов чуть ли не собственные деньги печатают.
— Только не мы. Это все мои братья. Любят выпить, понимаешь?
— A-а, они пропивают всю прибыль?
— Да нет же, они пьют не прибыль, а алкоголь.
— О, Гас!
— Да, а запасов у нас нет, потому что их они тоже все выпили, и мы задолжали всем пивоварням Ирландии, и они больше не соглашаются работать с нами.
— Но ведь у вас есть клиенты? Можно зарабатывать на них.
— Есть, но их очень мало. Мы живем в весьма отдаленном районе. Наши единственные клиенты — это мои братья и па. Ну и, разумеется, констебли. Но они приходят только после закрытия, ищут, кого бы арестовать. И они никогда не расплачиваются полностью. Да что там, они вообще почти никогда не платят. А если мы будем возмущаться, то они просто закроют наш паб за нарушение закона.
— Ты шутишь.
— Нет.
Я судорожно пыталась придумать какой-нибудь прибыльный ход для паба семьи Гаса. Караоке по вечерам? Конкурсы по субботам? Час скидок? Закуски в обеденное время? Всем, что пришло мне в голову, я тут же поделилась с Гасом.
— Нет, Люси. — Он покачал головой с довольным и одновременно печальным видом. — Они никудышные организаторы. Что-нибудь всегда идет наперекосяк, потому что они вечно пьют и ссорятся.
— Ты серьезно?
— Абсолютно! По вечерам в нашем доме практически всегда разыгрываются настоящие драмы. Когда я приезжаю к ним, то обычно застаю братьев на кухне, причем не один, так другой, а то и несколько обязательно будут в крови или с разбитым носом. Они сначала ругаются друг с другом и дерутся, а потом плачут и говорят, что любят друг друга по-братски. Ненавижу.
— А из-за чего они ругаются? — спросила я, увлеченная разворачивающейся в моем воображении картиной.
— Да из-за всего. Они не капризны. Косой взгляд, повышение голоса — что угодно!
— Правда?
— Правда. Я ездил домой на Рождество, и в первый же вечер моего визита мы все как следует нагрузились. И сначала было довольно весело, а потом все пошло как обычно. Где-то в полночь Пи-Джей решил, что Поди не так на него посмотрел, и поэтому Пи-Джей ударил Поди, потом Майки крикнул, чтобы Пи-Джей оставил Поди в покое, потом Джон Джо ударил Майки за то, что тот кричал на Пи-Джея, потом Пи-Джей ударил Джона Джо за то, что тот ударил Майки, а Стиви начал плакать, расстроенный тем, что брат пошел на брата. И тогда Пи-Джей тоже заплакал, потому что ему стало стыдно, что он огорчил Стиви, потом Стиви ударил Пи-Джея за то, что тот начал драку, тогда Поди ударил Стиви за то, что Стиви ударил Пи-Джея, а Поди хотел это сделать сам. И в конце концов пришел па и попытался ударить их всех. — Гас остановился, чтобы перевести дыхание. — В общем, это было ужасно. Все дело в скуке, я уверен. Скука вкупе с алкоголем. Несколько лет назад, когда нам провели кабельное телевидение, стало поспокойнее. Но потом па перестал платить по счетам, кабельное телевидение отключили, и стычки возобновились с новой силой.
Меня этот рассказ просто заворожил. Я бы слушала целую вечность, как Гас чудным голосом повествует о своей сказочно неблагополучной семье.
— А как ты вписываешься в эту картину? Кого ты бьешь?
— Никого. И в картину не вписываюсь, по крайней мере стараюсь не вписаться изо всех сил.
— Как смешно ты обо всем этом рассказываешь, — воскликнула я. — Я как будто посмотрела спектакль.
— Вот как? — Гас был шокирован и даже возмущен. — Наверное, я не умею рассказывать. Потому что ничего смешного здесь нет.
Мне тут же стало стыдно.
— Прости меня, Гас, — пробормотала я. — Я ненадолго забыла, что мы говорим о твоей жизни. Просто ты такой замечательный рассказчик… Но я понимаю, как тяжело тебе с этим жить…
— Да, Люси, очень тяжело, — продолжал негодовать Гас. — У меня вся душа в шрамах. Между прочим, иногда из-за семейных неурядиц я делал ужасные вещи.
— Какие?
— Я уходил в холмы на целый день, беседовал с кроликами и писал стихи.
— Но разве это так ужасно — беседовать с кроликами и писать стихи? — Лично мне это показалось очень романтичным и очень ирландским занятием.
— Если бы ты почитала мои стихи, то поняла бы, что в этом ужасного.
Я засмеялась, но не очень громко, чтобы не обидеть нечаянно Гаса.
— К тому же кролики совершенно никудышные собеседники, — добавил Гас. — У них только два предмета разговора — морковь и секс.
— Ха-ха!
— Итак, как только я выбрался оттуда, то немедленно забросил поэзию и творческие муки подальше.
— Не вижу ничего плохого в творческих муках, — возразила я, поскольку мне был очень симпатичен образ Гаса-поэта.
— А я вижу, Люси. Это скучное и малопочтенное времяпрепровождение.
— Да? А мне нравятся творческие, мятущиеся личности…
— Нет, Люси, ты должна пересмотреть эту точку зрения, — твердо сказал Гас. — Я настаиваю.
— А какие твои родители? — спросила я, меняя тему.
— Хуже всех — мой отец. В нетрезвом состоянии он превращается в чудовище. А в нетрезвом состоянии он находится почти постоянно.
— А твоя мать?
— А она ничего не делает. То есть она много чего делает — готовит, стирает и все такое, но она не делает ничего, чтобы братья и отец нормально себя вели. Думаю, она боится. Зато она много молится. И плачет — это наше фамильное свойство, мы очень плаксивый народ.
— А сестры у тебя есть?
— Две, но они давно не живут с родителями. Элинор вышла замуж в девятнадцать лет за мужчину, который годился ей в дедушки. За Фрэнсиса Кэссиди из Леттеркенни. — Гаса явно развеселило это воспоминание. — Он только один раз приходил к нам на ферму — чтобы попросить руки Элинор. Наверное, зря я тебе об этом рассказываю, потому что ты сочтешь нас настоящими дикарями, но мы всей толпой прогнали его. Мы даже пытались спустить собак на бедного старика Фрэнсиса, но они отказались кусать его: боялись заразиться чем-нибудь, по-моему.