В конце концов, в поле зрения появились яркие красные и синие огни.
— Истон, — прошептала я.
Он не ответил.
— Истон, посмотри.
Когда он по-прежнему не ответил, от ужаса у меня мурашки пробежали по коже.
— Истон, — я легонько встряхнула его. — Истон!
Его усталый взгляд из-под тяжелых век встретился с моим, и он одарил меня кривой, понимающей улыбкой.
— Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне, — хрипло произнес он. — Тебе следует делать это почаще.
— О боже мой.
Я ударила его кулаком в плечо. Он поморщился, его глаза закрылись от боли, и чувство вины разрывало меня пополам.
— Прости! Мне так жаль. Ты в порядке? Тебе там больно?
Он лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на меня, приподнимая губы.
— Серьезно, — протянул он, снова закрывая глаза. — Я мог бы привыкнуть к этому.
— Невероятно.
Подъехали две полицейские машины, затем еще две, за ними последовала "скорая помощь". Мои глаза сузились, когда за ними подъехала машина с фургоном ФБР.
— Их так много, — размышляла я в замешательстве.
Истон выдохнул, затем схватился за ребра.
— Да, — хрипло сказал он, — я думаю… Черт.
Он поднял голову и попытался еще раз выдохнуть, но вместо этого его глаза закатились.
— Истон?
Его тело обмякло, и страх, который я испытывала несколько секунд назад, вернулся с удвоенной силой.
— Истон! — я положила ладони ему на щеки, поворачивая его голову ко себе, но его глаза не открывались.
Он слегка вздрогнул в моих объятиях, а потом просто… замер.
Мое дыхание участилось. Я трясла его, но он не двигался.
— Истон!
Этого не могло быть. Дрожа, я осторожно стянула с него футболку, затем скложила ее пополам и надавила на рану у него на спине. Мой желудок сжался, зрение затуманилось, и я пыталась не обращать внимания на кровь, текущую по моим пальцам. Так много крови…
Я не знала, что еще делать. Я не знала, как его вылечить. Я обняла его и нежно сжала.
— Пожалуйста, проснись.
Пожалуйста, останься со мной
Слезы текли по моим щекам, когда я прижалась к его груди.
— Ты в порядке, — мой голос дрожал, и я твердо повторяла: — Ты в порядке. С тобой все будет в порядке. Я обещаю.
Но обещание — пустое желание, потому что единственная уверенность, которая вообще была — это то, что со мной все в порядке. Я в порядке из-за него. И, возможно, я стоила ему всего.
Ева
— У тебя еще что-нибудь болит, милая?
Я смотрела на розу. Темно-красная, с оттенками розового между лепестками. Размытые зеленые чернила намекали на начало стебля, но изображение никогда не формировалось полностью. Несколько лепестков оторвались от цветка, скользнув мимо ключицы медсестры и забравшись под ее персикового цвета халат.
Лепестки выглядели мягкими, манящими, и у меня возникло непреодолимое желание прикоснуться к ним. Ее кожа намного темнее, чем у мамы, и это другой цветок, но на мгновение я представила, как обвела бы контур и представила, что это мамина лилия. Мои пальцы почесались от любопытства, и вместо этого я слегка сжала их в ладонях.
— Хорошо, — сказала она. — Почему бы тебе не взглянуть на диаграмму боли и не сказать мне, как ты себя чувствуешь?
Женщина рядом с ней мягко улыбнулась мне, и я перевела взгляд на плакат на стене, на котором изображены самые разные лица — от улыбающихся до плачущих. Затем я снова посмотрела на медсестру, чьи губы поджались в напряженной гримасе.
— Я хочу его увидеть, — сказала я в сотый раз.
С того момента, как нас с Истоном препроводили в машину скорой помощи, все превратилось в вихрь — бурный, с головокружительной скоростью и полностью вышедший из-под моего контроля. Я должна была предположить, что нас разлучили бы, но до сегодняшнего дня я даже ни разу не была в больнице. Его отвезли в отделение интенсивной терапии, а меня — в детское отделение, поскольку я несовершеннолетняя. Через две недели мне исполнилось бы восемнадцать. Две дурацкие недели разделяли нас целыми этажами.