Сомнение просочилось в мой разум, когда я посмотрела на Истона, на то, как он смотрел на меня с неподдельным уважением. Я покачала головой, мой голос дрожал.
— Я была так растеряна, когда ты вошел в ту комнату. Я бы никому не помогла, если бы не ты.
Его глаза потемнели при воспоминании, но когда он большим пальцем смахнул слезу с моей щеки, прикосновение смягчилось.
— Ты бы боролась, несмотря ни на что, Ева. Я просто ускорил этот процесс.
За словами звучала убежденность, и я кивнула, с еще одной слезой. Он прав. Я боец. И он помог мне понять это. Мое сердце наполнилось теплом. Наклоняясь ближе, я поблагодарила его единственным доступным мне способом. Я поцеловала его.
Истон
Я иду по коридору в детском крыле, мои пальцы барабанили по стене, к которой я прислонился, взгляд прикован к закрытой двери напротив. Ева не колебалась, когда сказала, что готова поговорить с полицией, но она находилась с ними в своей комнате уже сорок две минуты. Пока я ждал, легкая испарина выступила на моей коже. Это не должно было занять так много времени, не так ли?
Дверь распахнулась, и я оттолкнулся от стены.
Моя мама вышла и закрыла за собой дверь. Когда она повернулась ко мне, ее кожа бледнее, чем я когда-либо видел. Даже глаза у нее призрачные.
— Где Ева? — спросил я, глядя на закрытую дверь.
Моя мама сжала свое жемчужное ожерелье.
— Она… Она как раз заканчивает. Они выпустили меня на минутку, — ее взгляд остановился на мне, и она нахмурилась. — Что ты здесь делаешь? Ты не должен вставать с постели.
— Я в порядке, — я выдохнул, провел пальцами по волосам. — Я отдохну позже.
— Не будь смешным, — она посмотрела на дверь, отделяющую нас от Евы, и вздрогнула. — Я думаю, Ева доказала, что может о себе позаботиться.
Я приподнял бровь. Это самая достойная вещь, которую моя мама когда-либо говорила о ней.
— В любом случае, мне нужно с тобой поговорить.
Она посмотрела на медсестру, которая катила мимо нас ребенка в инвалидном кресле, затем на группу родителей, тихо разговаривающих несколькими дверями дальше.
— Наедине. Позволь мне проводить тебя в твою комнату.
— Мы можем поговорить здесь.
Она сглотнула и отвела взгляд.
— Нет, мы не можем.
Мои брови нахмурились, когда я посмотрел на маму. Видимый дискомфорт пробежал по ней.
— Что такое?
Она осмотрела помещение, и ее взгляд загорелся, когда он остановился на пустой комнате в нескольких шагах от нее.
— Идеально, видишь? Эта комната достаточно близко, ты сможешь услышать Еву если она выйдет.
Взяв меня за руку, она потянула меня к открытой двери, но когда я не сдвинулась с места, она вздохнула.
— Истон, — ее глаза на мгновение закрылись. — Мне нужно минутку побыть с тобой наедине. Пожалуйста. Я не слишком многого прошу, не так ли?
Я никогда не видел свою маму такой беззащитной. Не знаю, почему мне показалось, что это уловка. Напрягая челюсть, я пробормотал:
— Две минуты, — и она кивнула, прежде чем провела меня в комнату.
Она села на диван для посетителей, а я остался у двери, снова прислоняясь к стене для опоры, чтобы быть уверенным, что не упущу Еву. Когда моя мама посмотрела на меня и, очевидно, поняла, что я не подошел бы ближе, она глубоко вдохнула, встала и подошла ко мне.
Мои глаза сузились, когда она порылась в сумочке и достала телефон.
Она листала на мгновение, затем остановилась. Что-то, чего я не узнал, промелькнуло в ее глазах, прежде чем она подняла экран.
— Посмотри на это.
Это фотография девушки, может быть, на несколько лет старше меня. Мужчина стоял позади нее, обхватив обеими руками ее талию, и улыбался, уткнувшись в ее волосы, когда взъерошенные пряди хлестали его по лицу.
— А что насчет этого?
— Ты действительно не узнаешь своих собственных родителей? — она снова посмотрела на экран, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Полагаю, из-за разницы в двадцать девять лет кого угодно трудно узнать. В любом случае, это не совсем то, что я хотела тебе показать.
Она снова прокрутила страницу и в конце концов остановилась на другой фотографии, на этой ребенок в больнице. Мои родители оба склонились над новорожденным, лоб отца прижался ко лбу матери, а трехлетняя улыбка Айзека достаточно яркая, чтобы ослепить меня, когда он хихикал на больничной койке.
Мое сглатывание обожгло мне горло.