Некоторые мои уральские приятели и знакомые не сомневались в том, что
у меня в городе на Неве имелась якобы “сильная мохнатая рука”,
способная сделать “все необходимое”. Я же в ответ мог только сказать,
что никакой “руки” (ни сильной, ни слабой) никогда не было и не могло
быть. И все же: почему так произошло? Неужели в тот год я лучше
252
других претендентов (а они были) подготовился к серьезным
вступительным экзаменам …
Бесспорно, я был несказанно рад своему успеху. Но моя радость, к
сожалению, оказалась неполной. Дело в том, что еще летом мы вдвоем
решили, что после моего поступления в аспирантуру Оля обязательно
переведется в “герценовский” институт: мы не хотели расставаться на
длительный срок (три года).. Но надежды на счастливую студенческую -
аспирантскую жизнь в Ленинграде неожиданно рухнули. От нашего
“умного” плана пришлось отказаться: весной следующего года у нас
должен был родиться ребенок. Оля, по совету родителей и моему
согласию, осталась в Уральске: здесь ей будет значительно легче учиться и
воспитывать младенца. Наверное, мы приняли не самое лучшее, но
наиболее разумное и необходимое решение - и не столько для нас,
будущих родителей, сколько для младенца...
В течение трех лет я постоянно думал о моей единственной Оле и
красавице - малышке, родившейся весной следующего года.. Постоянно
беспокоился, каждую неделю разговаривал с Уральском по телефону, жил
ожиданием встреч с моими родными, - спешил сам и торопил время...
Теперь, когда у меня появилась настоящая семья, нужно было думать о
том, что будем делать и как жить дальше.. Конечно, следовало обязательно
в срок закончить учебу в Ленинграде, написать и защитить диссертацию,
найти работу, быть вместе с Олей и воспитывать нашу необычную кроху..
К сожалению, встречались мы лишь во время моих каникул. Жили
несколько недель в квартире родителей Оли, чувствуя себя совершенно
свободными. Они в это время обычно уезжали в любимый Ленинград
(зимой), путешествовали по красивой Волге или знакомились с
“загадочной” Прибалтикой и ее городами (летом).
6
Об учебе и жизни в Ленинграде рассказывать не хочется. Мое
пребывание там состояло из постоянной, изо дня в день, работы, особенно
трудной в первый год. Я жил тогда в тесной комнате (пять человек)
студенческого общежития на окраине города (Малая Охта) и вынужден
был длинными километрами добираться до публичной библиотеки и
университета. Как все аспиранты первого года обучения, прослушал курс
лекций по философии и регулярно занимался иностранным (немецким)
языком. Успешно выдержал пять экзаменов т. н. кандидатского минимума.
Трудно объяснимыми и не всегда понятными в то “переходное” время (
лето 53-го года) показались требования на экзамене по философии: наш
253
молодой преподаватель, кажется, не знал, что и как аспиранты должны
отвечать на некоторые вопросы во время экзамена. Дело в том, что после
смерти Сталина его работы, ранее занимавшие центральное место в списке
“обязательной” литературы, были быстро исключены из него. Среди
“теоретиков” и “пропагандистов” марксистской философии наступила
временная, пугающая “теоретическая” неопределенность и внутренняя
растерянность...В этих условиях вопросы членов комиссии, как и ответы
аспирантов носили чисто формальный характер. И результат экзамена
можно было заранее предсказать...
В Уральске я рассказал о происшедшем своим братьям. Владимир,
выслушав мои слова, пришел к типично студенческому выводу: “ Ну, что
ж... Значит, больше не станем читать и цитировать Сталина... И семинара
по проблемам языкознания не будет...”
Осенью 53-го года меня как бывшего “комсомольского активиста”
избрали секретарем аспирантской группы (в мое отсутствие), и я как “
идеологически проверенное лицо” получил возможность перебраться на
Мытню, в относительно спокойное общежитие для студентов -
иностранцев...Тихая комната была нужна мне, в основном, для сна: утром я
уходил из общежития, весь день проводил в публичной библиотеке, роясь
в научной литературе и размышляя над первой главой диссертации;
возвращался в свою крохотную комнату (мой сосед - чех Янек ) поздним