влияния, ввел меня в семейный круг неизменных друзей
своих — Мещериновых. <...>
В доме дяди моего встречал я много знаменитостей
того времени, в числе которых постоянным посетителем
бывал Алексей Петрович Ермолов, который называл
дядю своим другом. <...> 1
72
Петр Афанасьевич Мещеринов был сослуживцем
дяди по л.-гв. Кирасирскому полку. По выходе в отстав
ку в чине подполковника он женился в Симбирске на
помещице Елизавете Петровне, урожденной Собаки-
ной, и для воспитания детей своих переехал на житель
ство в Москву.
Почти одновременно бабушка великого поэта Лер
монтова Е. А. Арсеньева, о которой я уже упоминал,
тоже переселилась в Москву, с целью дать воспитание
знаменитому своему внуку. Мещериновы и Арсеньевы
жили почти одним домом.
Елизавета Петровна Мещеринова, образованнейшая
женщина того времени, имея детей в соответственном
возрасте с Мишей Лермонтовым — Володю, Афанасия
и Петра, с горячностью приняла участие в столь важном
деле, как их воспитание, и по взаимному согласию
с Е. А. Арсеньевой решили отдать их в Московский уни
верситетский пансион. Мне хорошо известно, что Во
лодя (старший) Мещеринов и Миша Лермонтов вместе
поступили в четвертый класс пансиона.
Невольно приходит мне на ум параллель между
вышеупомянутыми замечательными женщинами, кото
рых я близко знал и в обществе которых под их влия
нием вырос поэт Лермонтов. Е. А. Арсеньева была
женщина деспотического, непреклонного характера,
привыкшая повелевать; она отличалась замечательной
красотой, происходила из старинного дворянского рода
и представляла из себя типичную личность помещи
цы старого закала, любившей при том высказывать
всякому в лицо правду, хотя бы самую горькую.
Е. П. Мещеринова, будучи столь же типичной лич
ностью, в противоположность Арсеньевой, выделялась
своею доступностью, снисходительностью и деликат
ностью души.
Не могу забыть, как, прощаясь с нами после ужина,
она крестила и меня вместе с своими детьми, как стара
лась внушить мне тот огонь христианской любви и до
бра, которым горела святая душа ее.
Помню, что, когда впервые встретился я с Мишей
Лермонтовым, его занимала лепка из красного воска: 2
он вылепил, например, охотника с собакой и сцены
сражений. Кроме того, маленький Лермонтов составил
театр из марионеток, в котором принимал участие и я
с Мещериновыми; пиесы для этих представлений сочи
нял сам Лермонтов. В детстве наружность его невольно
73
обращала на себя внимание: приземистый, маленький
ростом, с большой головой и бледным лицом, он обла
дал большими карими глазами, сила обаяния которых
до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти,
с умными, черными ресницами, делавшими их еще глуб
же, производили чарующее впечатление на того, кто бы
вал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева
они бывали ужасны. Я никогда не в состоянии был бы
написать портрета Лермонтова при виде неправильно
стей в очертании его лица, и, по моему мнению, один
только К. П. Брюллов совладал бы с такой задачей, так
как он писал не портреты, а взгляды (по его выраже
нию, вставить огонь глаз) 3.
В личных воспоминаниях моих маленький Миша
Лермонтов рисуется не иначе как с нагайкой в руке,
властным руководителем наших забав, болезненно-са
молюбивым, экзальтированным ребенком.
Помню характерную черту Лермонтова: он был
ужасно прожорлив и ел все, что подавалось. Это
вызывало насмешки и шутки окружающих, особенно
барышень, к которым Лермонтов вообще был неравноду
шен. Однажды нарочно испекли ему пирог с опил
ками 4, он, не разбирая, начал его есть, а потом страшно
рассердился на эту злую шутку. Уехав из Москвы
в С.-Петербург, я долго не встречался с Лермонтовым,
который из участника моих игр, своенравного шалуна
Миши, успел сделаться знаменитым поэтом, прослав
ленным сыном отечества.
Во время последнего пребывания в С.-Петербурге
мне суждено было еще раз с ним неожиданно встре
титься в Царскосельском саду. Я был тогда в Акаде
мии художеств своекоштным пансионером и во время
летних каникул имел обыкновение устраивать себе
приятные прогулки по окрестностям Петербурга, а ино
гда ездить в ближние города и села неразлучно с порт