Мало того, де Турнеэм принялся хлопотать о возвращении господина Пуассона, справедливо полагая, что простое проживание в доме чужой жены не слишком хорошо скажется на его собственной репутации. Но он больше не мог не видеть каждый день малышки Ренет, уже ни на йоту не сомневаясь, что это его дочь.
…Николя очень не любил попадаться на глаза этому строгому, даже суровому господину, совершенно не понимая, чему такой мрачный тип мог учить веселую, общительную Ренет. А потому, едва завидев карету господина Кребийона, поспешил улизнуть, предоставляя встречу знаменитого драматурга кому-нибудь другому.
Выручила слугу сама мадам Пуассон. Она уже спешила к Просперу Жолио Кребийону, вопреки неприятию Николя бывшему прекрасным учителем ее дочери. Драматург обучал Ренет ораторскому искусству, считая, что нужно не только уметь щебетать, но и спокойно, красиво излагать свои мысли. Такое искусство давалось не всем юным особам, потому что мысли для начала нужно было иметь. У Ренет они были, и учить дочь мадам Пуассон преподносить их собеседнику оказалось приятно.
Конечно, далеко не все понимали, к чему учить девочку декламации серьезных, иногда даже трагически мрачных пьес Кребийона, но мадам Пуассон справедливо полагала, что щебетать Ренет научится и сама, а вот вести серьезные беседы и говорить красиво об умных вещах дано не каждому.
Господин Проспер Кребийон действительно писал несколько мрачноватые пьесы, которые в отличие от его драматических произведений особого успеха не имели, но кто, как не он, мог столь патетически, даже с некоторым надрывом декламировать серьезные произведения? У драматурга хватало ума не заставлять декламировать столь же патетически и Ренет, зато он быстро приучил девочку запоминать текст огромными кусками, даже целыми пьесами. Тренировка памяти и привычка к запоминанию потом очень помогла Жанне Антуанетте.
– Я несколько раньше назначенного, мадам. Хотелось поговорить с вами о дальнейшей программе обучения Ренет.
– О да, господин Кребийон. Пойдемте в мой кабинет, если вы не против, там можно поговорить без помех.
А помехи действительно были, потому что из большой залы доносились звуки музыки и даже прыжков. Драматург чуть поморщился:
– Желиот?
– Да. Ренет учится танцевать…
Кребийон только вздохнул. Это, конечно, обязательно в обучении молодой девушки, танцевать и петь она должна, несомненно, каким бы незаурядным умом ни обладала, ей выходить в свет, а там без умения ловко двигать ногами и щебетать никак.
В большой зале знаменитый актер «Комеди Франсез» Желиот с удовольствием обучал свою воспитанницу умению изящно двигаться, сохраняя при этом улыбку на лице. У Жанны Антуанетты получалось: как бы девочка ни уставала, она продолжала мило улыбаться.
– Прекрасно! Великолепно! Изумительно! Еще тур, пожалуйста, и на сегодня достаточно. Вы, мадемуазель, неутомимы, но я старый и больной человек, мне нужно отдохнуть.
Это была привычная уловка Желиота. Понимая, что девочка устала, он ссылался не на ее, а на собственную усталость. Ренет в ответ смеялась:
– Вы лукавите, мсье Желиот, вы не устаете и за несколько часов репетиций и спектаклей.
– Мадемуазель, я вовсе не желаю, чтобы у вас сбилось дыхание, ведь вам предстоит декламировать перед мсье Кребийоном. Я видел его карету, подъехавшую к дому. Что вы сегодня читаете?
– Семирамиду.
– Гм… великолепно.
Каждый из учителей мог похвалить Ренет, каждый считал, что именно в его области она достигла особенных успехов. Юная девушка прекрасно танцевала, имела не сильный, но очень мелодичный голос, пела, оказалась великолепной актрисой, хорошо играла на клавикордах, рисовала, писала пейзажи, очень любила цветы и умела их выращивать, кроме того любила естественную историю, резала по драгоценным камням и, как говорил господин де Турнеэм, имела немалую коммерческую хватку. При одном упоминании о способностях Ренет господин Ле Норман просто расцветал. Разве могло быть иначе, ведь это его дочь!
В тот вечер господин Ле Норман и мадам Пуассон ужинали вдвоем, Ренет не полагалось допоздна задерживаться за столом со взрослыми, все же она была еще слишком юной, чтобы слушать все разговоры.
Хозяин дома знаком отпустил слугу после того, как он принес все, что нужно, и разлил по бокалам вино. Дождавшись, когда за слугой закроется дверь, Ле Норман поднял свой бокал, знаком давая понять мадам, что предстоит тост. Та с некоторым опасением поглядывала на любовника, что-то было в его взгляде такое, что заставляло думать, что тост будет не о хорошей погоде, установившейся в последние дни. Что бы это могло быть? Неужели добился возвращения Пуассона из Гамбурга? Но чему тогда он так рад?