И всё-таки, считает Мадикен, Альва ни капельки не кажется беспомощной. К тому же Альва нашла способ, как раздобыть целую кучу денег. Она купила себе лотерейный билет. И Мадикен сделала то же самое. Ей тоже хочется иметь целую кучу денег, ну да. Собственно говоря, устроила всё Альва, но это большая тайна, которую никто, кроме Мадикен и Альвы, не должен знать. Мадикен только достала из копилки две кроны, которые бабушка подарила ей в день рождения. Бабушка сказала, что внучка может купить на них всё, что захочет. Но ведь ничего лучше лотерейного билета и быть не может. Потому что после розыгрыша лотереи повалят такие деньги, что всё вокруг заблестит, говорит Альва.
Подобные слова звучат настолько удивительно, что Мадикен едва может поверить им.
— Это точно? — спрашивает она. — Ты можешь сказать «чёрт меня подери, если я вру»?
Когда хочешь уверить кого-то в правдивости своих слов, всегда надо так говорить, считает Мадикен. А в остальных случаях упоминать чёрта не годится, это она уяснила себе очень хорошо.
Но Альва не может с полной уверенностью обещать, что деньги обязательно повалят к ним.
— Ты не должна винить меня, если наша затея разлетится в пух и прах, — говорит она, — ведь ты сама хотела купить этот билет.
Во всяком случае, Мадикен и Альве весело по вечерам, когда они сидят в кухне и обдумывают, что будут делать со всеми своими капиталами.
— Если мне достанется самый большой выигрыш, — говорит Альва, — то ты придёшь ко мне на следующее утро в шесть часов и разбудишь меня. Обещаешь? И скажешь: «Вставай, Альва, разведи огонь в печи!»
— Зачем ещё? — удивляется Мадикен.
— Затем, что я тебе на это возьму и отвечу: «Нет, не встану!» А потом повернусь себе на другой бок и снова засну.
И тут Мадикен пугается. Ведь если Альве достанется самый большой выигрыш и она так разбогатеет, ей, может быть, не захочется больше оставаться в Юнибаккене, а это самое страшное, что только может случиться. Мадикен невесело делится с Альвой своими мыслями, по та лишь смеётся:
— Золотко моё, да разве я могу бросить тебя и Лизабет тоже!
Однажды Мадикен заходит к Нильссонам в Люгнет (что означает «спокойствие» — так называется их маленькая усадебка), чтобы посмотреть, чем занят Аббэ. Девочка немного сердита на него за то, что он заставил её понапрасну прыгать на одной ножке, но Аббэ оправдывается:
— Если бы ты знала, до чего потешно было тогда на тебя смотреть, то не стала бы завидовать, что я маленько повеселился.
Да разве можно долго сердиться на Аббэ? Конечно, нет.
Если сегодня кто и сердится, так это дядюшка Нильссон. Как только Мадикен входит в кухню к Аббэ, она замечает, что там начинается ссора, и ссорится семейство, как обычно, из-за денег.
— Да не можем мы заплатить, ты же знаешь, так что прощай, комод — вздыхает тётушка Нильссон.
А дядюшка Нильссон стучит кулаком по столу и кричит:
— Да, да, да, я уже слышал об этом! Я не глухой, как тебе, наверное, кажется.
Постепенно Мадикен узнаёт, что всё это значит.
— Приспело время снова платить по займу, — объясняет Аббэ.
Ага, теперь Мадикен ясно, в чём дело. Оказывается, дядюшка Нильссон давно ещё, когда покупал Люгнет, занял деньги у фабриканта Линда и теперь каждый год выплачивает ему в счёт долга по двести крон.
— Но ты ведь знаешь папашу, — говорит Аббэ.
И вот теперь Линд взял да и заявил, что придёт как раз сегодня вечером за своими двумястами кронами. Если же он их не получит, то устроит «взыскание судебным порядком и опись имущества». О таком ужасе Мадикен никогда прежде не слышала. А. поскольку у дядюшки Нильссона нет двухсот крон, то, значит, вместо денег могут забрать его комод. Не удивительно, что он так сердится! Ведь комод — самое дорогое, что у него есть, да это и единственная изящная вещь из всей домашней меблировки. Когда-то комодом владела прапрабабушка Аббэ, та, которая оставила рецепт кренделей.
— Пеняй на себя, — говорит тётушка Нильссон — Мы могли бы и не быть такой жуткой голытьбой, если бы ты не разбазаривал каждый наш грош вместе с теми лоботрясами из «Весёлой Чарки».
«Весёлая Чарка» — это маленький шумливый кабачок, куда дядюшка Нильссон частенько захаживает выпить, услышала однажды Мадикен от Линус-Иды.
Но лучше бы тётушка Нильссон не говорила таких слов. Потому что если дядюшка Нильссон и был сердит раньше, то всё же его прежний гнев — пустяк по сравнению с тем, что происходит с ним. сейчас.
— И зачем только я женился на таком Злодиолусе? — вопит он, ударяя себя по лбу.
Тётушка Нильссон сидит на диванчике в кухне и читает газету, а дядюшка Нильссон смотрит на жену так, словно перед ним по меньшей мере змея.