— Друзья мои! Я только что прилетел из Рабата, сегодня вечером я должен быть в Риме, завтра — в Париже, послезавтра, если не умру от усталости, в Кибероне! Любой другой из живущих на этой земле после столь тяжелого перелета и ужасной ночи остался бы дома и спал, а я здесь, с вами! К тому же сейчас уже половина второго, в это время все нормальные люди обедают, расслабившись, вытянув ноги под столом, я же сижу в своем кабинете, где вы морочите мне голову софитами, которые кто-то не привез, деньгами, которых не хватает, пожарными, которые неизвестно чего хотят! Если вы желаете моей смерти, так мне прямо и скажите, я хотя бы подумаю, как мне вести себя в этой ситуации! И побойтесь Бога, не можете же вы претендовать на то, чтобы я все за вас делал, иначе это действительно означало бы, что вы хотите моей смерти!
И, поселив тем самым в душах присутствующих комплекс вины, он взмахом руки заставил умолкнуть хор протестующих голосов и продолжил:
— Братцы мои, вы большие молодцы, только вам осталось научиться самой малости — решать все проблемы самостоятельно! Трения со спонсорами, перенос сроков строительства — это все материя, в которой вы прекрасно разбираетесь, не хочу сказать, лучше меня, но, по меньшей мере, не хуже. И посему, поимейте совесть, делайте все са-ми! Собирайтесь, обсуждайте и предлагайте мне решения. Так мы с вами должны работать! А сейчас, простите, мне надо к портному, затем к парикмахеру, а ровно в восемь у меня самолет. Согласитесь, разве ж это жизнь?
И т. д. и т. п.
Но на этом все не кончилось. Голос подала Старая Синьора, которой в этот день выпала участь служить источником мелких неприятностей. Как это было демократично заведено Маэстро, вместе с другими сотрудниками она стояла перед его письменным столом, невзирая на свои восемьдесят лет (точнее, Маэстро не принимал во внимание ее восемьдесят лет), и трясущейся от старости рукой протягивала ему свернутый вчетверо лист бумаги:
— Это письмо от профкома технических сотрудников, они требуют встречи с тобой…
Маэстро с изумлением уставился на нее: профком технических сотрудников?! У него что, мало дел, чтобы еще встречаться и с его членами?! С этими болванами, которые только и умеют что требовать прибавки жалования и просить пристроить на работу их родственников!
— Но почему именно со мной! — начал заводиться Маэстро.
— Потому что ты директор, Джорджо, — приторным тоном напомнила ему Нинки.
Это уточнение примирило Маэстро с обстоятельствами.
— Да-да, конечно… я директор… понятное дело, — буркнул он, с довольным видом поправляя ворот свитера. — Но все-таки надо иметь хоть чуточку уважения к несчастному старику. Хотя бы один из вас, кто доставал меня своими проблемами, подумал, что я сегодня, вероятно, даже не успею поесть?
С удовлетворением отметив выражение сочувствия, проявившееся на физиономиях присутствующих, Маэстро смилостивился: как-никак, профком технических сотрудников представлял рабочий класс, и пусть его руководители были теми еще засранцами, как, впрочем, и те, кого они представляли, встретиться с ними было политически целесообразно.
— Ладно, — сказал Маэстро, снова широко разводя руками. — Скажите им, что, как только я вернусь… во время одной из репетиций… или как только выпустим спектакль… в общем, скажите, что хотите… я их приму.
Но вместо привычного гула одобрения сошедшей благодати, в кабинете стояла удивившая Маэстро тишина. Он посмотрел на Нинки.
— Это срочно… — проговорила дребезжащим голосом Старая Синьора. — И к тому же это предусмотрено соответствующим пунктом внутреннего регламента Театра…
— А не пошли бы вы все в жопу вместе с вашим внутренним регламентом! — взорвался Маэстро, красный от вспышки внезапного гнева.
И скрылся в туалете.
Глава вторая
Профком, представлявший различные технические службы Театра, состоял из четырех человек: троих мужчин и одной женщины. О том, что Маэстро согласился принять их, они узнали в ту минуту, когда, сидя в баре под сценой, смотрели по телевизору повтор давнишнего теннисного матча, комментируемого последней Мисс Италия.
— Он сильно разозлился? — спросила Мария Д’Априле (отдел связей с предприятиями), как всегда в широченной цыганской юбке и просторных жилетках, скрывающих ее избыточные формы.