Хоронили дона Корлеоне с королевскими почестями. Все Пять Семейств сочли своим долгом направить на церемонию погребения не только своих доверенных, но и донов лично.
Прилетел Джонни Фонтейн, хотя Майкл предостерегал его от подобного шага, и на вопросы липнувших к нему, как пчелы, газетчиков, объявил, не задумываясь:
— Крестный отец был лучшим из людей, а если кто-то считает иначе, так пусть катится ко всем чертям собачьим.
Газеты не замедлили растрезвонить об этом.
По старым традициям, друзья и близкие прощались с покойным в доме, а не в похоронной конторе. Америго Бонасера, обряжавший дона в его последний путь, превзошел сам себя, стирая следы, оставленные временем на гордом челе Вито Корлеоне, и теперь чувствовал себя именинником, потому что дон покоился среди цветов, величественный и значительный, как прежде.
На площади между домами в Лонг-Бич собралась масса народу: все старые друзья, знакомые, друзья друзей. Явились Назорини с женой, дочерью и ее семейством. Прилетели из Лас-Вегаса Фредди, Люси Манчини и Том Хейген с женой. Прибыли доны из других штатов — Лос-Анжелеса, Сан-Франциско, Бостона. За воротами усадьбы сгрудились репортеры и фотокорреспонденты, а также неизменные агенты ФБР. Им выставили закуски и напитки, но, несмотря на отчаянные усилия, проникнуть за ограду не удалось никому. Да и подступиться к выходящим гостям тоже не удавалось: проще брать интервью у каменных скульптур.
Майкл Корлеоне большую часть этого трудного и длинного дня провел в угловом кабинете дона вместе с Кей, Томом Хейгеном и Фредди. Те, кто хотел выразить соболезнование Семье Корлеоне, входили в кабинет по очереди. Майкл принимал соболезнования с подобающей любезностью, но если при этом его подобострастно называли доном Майклом или Крестным отцом, он недовольно сжимал губы. Впрочем, никто, кроме Кей, не замечал неудовольствия младшего Корлеоне.
Позднее в кабинет явились капитаны, Тессио и Клеменца. Майкл сам наполнил их бокалы. Они выпили и коротко обговорили ближайшие дела. Майкл сообщил, что отныне Лонг-Бич вместе со всеми домами и строениями приобретает за очень крупную сумму некая домостроительная фирма — таково завещание дона. Все молча отдали дань предусмотрительности великого Вито Корлеоне.
Теперь центр империи окончательно перемещался на Запад. Предприятия Семьи в Нью-Йорке ликвидировались, дела сворачивались. Смерть дона послужила толчком к событиям, которые сдерживались только им самим.
Пора было ехать на кладбище. Майкл подал руку жене и с ней вместе спустился в сад, чтобы присоединиться к процессии. Сад и площадь заполняли люди, облагодетельствованные доном, но были в толпе и лица врагов, пришедших проводить Крестного отца в последний путь. Майкл, к губам которого, казалось, крепко прилипла вежливая сдержанная улыбка, подумал, оглядывая толпу собравшихся: «Если я смогу умереть с словами: „Замечательная штука — жизнь“, — все остальное можно не принимать всерьез.» Надо научиться, как отец, ставить на первое место свою Семью, свой дом, своих детей, свой маленький мир. Он пойдет по стопам отца, но детей отправит жить в другой, большой мир. Он постарается, чтобы они прижились в том большом чужом мире. Пусть становятся докторами или художниками, учеными или губернаторами, пусть даже выходят в президенты, если пожелают. Пусть вся семья человеческая станет их семьей, а он… Что ж, он будет приглядывать за ними как заботливый и мудрый родитель, бдительно оберегая их путь в чужом мире и сохраняя свою маленькую семью, свой мир — в недрах их огромного мира.
После похорон дона, на следующее утро, все приближенные лица Семьи Корлеоне собрались в доме на Лонг-Бич. Опустевший особняк дона распахнул двери перед собравшимися. Теперь их принимал в этих стенах Майкл, наследник дона.
Смерть Крестного отца пошатнула устои Семьи Корлеоне.