В ноябре 1980 года после ожесточенной уличной перестрелки санитары скорой медицинской помощи подобрали с мостовой тела трех убитых и семерых раненых якудза, а полиция подняла из лужи крови оброненный гангстерами револьвер. Он оказался самодельным. Через некоторое время у банды «Додзинкай кога гуми» было конфисковано точно такое же оружие. Два года ломала полиция голову, кто и где делал револьверы. А когда докопалась до истины, то не было предела стыду властей, сарказму печати и возмущению общественности: револьверы изготавливались гангстерами в …тюрьме города Фукуока.
700 якудза, отбывавших наказание в этой тюрьме, работали в тюремных механических мастерских. Босс банды «Накамура гуми» Бунити Накамура, осужденный за покушение на убийство, встретил в тюрьме двух давних дружков, которые за решеткой неплохо освоили профессии слесаря и токаря. Через вольного мастера, руководившего работами в мастерских, Накамура получил от члена своей банды чертежи револьвера, и дело двинулось. Готовую продукцию выносил из тюрьмы в канистрах с машинным маслом тот же мастер из вольных. Затем «Накамура гуми» продавала оружие другим бандам. Не потеряй неаккуратный якудза самодельный револьвер, кто знает, сколько еще функционировал бы гангстерский арсенал за тюремными стенами, надежно укрывавшими преступников от полицейского ока?
В 1980 году в Японии были отмечены 127 случаев применения гангстерами огнестрельного оружия. В перестрелках погибли или получили ранения 47 человек. Полиция провела несколько всеяпонских рейдов специально в поисках оружия и отняла у якудза 942 револьвера. В следующем году — новые рейды и еще тысяча единиц огнестрельного оружия изъята у гангстерских банд.
В 1982 году полиция конфисковала самое большое за предшествовавшие пять лет количество револьверов — cn ИЗО штук. Однако в апреле 1983 года полиция вынуждена была признать, что обезоружить преступное подполье она так и не смогла. За первые три месяца 1983 года гангстеры устроили 66 перестрелок, в которых встретили смерть девять человек. Сообщение об этом полиция сопроводила предостережением: «Теперь каждый якудза имеет револьвер». Можно было бы добавить: и пуленепробиваемый жилет тоже. Синдикат «Инагава кай» импортировал жилеты из Соединенных Штатов.
Жарким летним днем 250 якудза, сменив традиционные черные костюмы и лаковые штиблеты на полувоенную униформу, но не расставшись с черными очками, съехались в буддийский храм в префектуре Тиба, соседней с Токио. Президиум сборища являл собой срез японского истеблишмента: предприниматели, депутаты парламента от правящей либерально-демократической партии, бывший премьер-министр, правые политические деятели и боссы гангстерских синдикатов. Первый оратор, президент известной в Японии строительной фирмы, начал с заявления, категоричного и откровенного:
— Я — якудза и горжусь этим! Что может быть прискорбнее, — предприниматель с нутром уголовника воздел руки к богам, — чем ошибочное мнение, будто якудза — это гангстеры. Мы, — ударил себя в грудь оратор, — главные защитники свободного мира от международного коммунизма. Нам есть что оборонять и есть чем обороняться! — Якудза понимающе загоготали.
Следующим к микрофону подошел босс гангстерской банды.
— Средства массовой информации, в которые просочились коммунисты, называют нас вооруженными антиобщественными элементами, — закричал он голосом, каким обычно командуют на плацу строевики — фельдфебели. — Что мы вооружены, они не ошибаются, — согласился гангстер. — Но в остальном лгут, — еще пронзительнее закричал он. — Как раз общество-то мы и готовы защитить от красных!
Завершилось сборище речью вице-президента «Всеяпонского патриотического совета», политической организации преступного подполья.
— Когда мы поймем, что кризис близок, — сказал он, — то покинем свои государственные и общественные посты, чтобы быть свободными предпринять наши собственные акции. Мы достаточно организованы и оснащены, чтобы спасти нацию от коммунистического переворота. Мы полны решимости, — вице-президент сделал паузу, чтобы 250 внимавших ему якудза поняли: они услышат сейчас самое главное, — мы полны решимости, — повторил вице-президент, — отдать жизнь во имя нации, но прежде, чем погибнуть, каждый из нас убьет 50 врагов!
Всеобщего и полного разоружения полицией японского преступного мира никогда не было. Такого разоружения, надо полагать, и не произойдет. И не потому, что полиция не обладает для этого возможностями — организационными и техническими.
Когда в 1960 году в Японии поднялась мощная волна протеста против приезда в страну президента США Эйзенхауэра и власти почувствовали, что бессильны совладать с массовым движением, правящая либерально-демократическая партия обратилась за содействием к «защитникам свободного мира от международного коммунизма» — тем самым, что митинговали в буддийском храме в соседней с Токио префектуре Тиба. 18 тысяч гангстеров вызвались охранять вместе с полицией и армией американского президента. Вот уж поистине яркая демонстрация полицейско-гангстерского единства, которое не может быть нарушено мелкими частностями, вроде уголовного кодекса. Эйзенхауэр в Японию не приехал, но прецедент объединения сил властей и преступного подполья состоялся.
Токийская фирма «Нейм плейт» закрыла свое предприятие и выбросила рабочих за ворота. Хозяевам фирмы показалось выгоднее снести завод и продать землю, чем продолжать производство. Защищая свое право на труд, кстати сказать записанное в конституции, рабочие заняли цехи. Хозяева призвали якудза. В ту ночь, когда бандиты расправились с рабочими и очистили, угрожая оружием, завод от профсоюзных пикетов, никто не заметил вокруг предприятия ни одного полицейского.
«При звоне военной амуниции, как презренны все конституции». Вряд ли японская полиция знакома с высказыванием Козьмы Пруткова, но характер классовых отношений в буржуазном обществе точно соответствует сути бессмертного афоризма.
Импортные рабыни
Густо накрашенная девушка раздевалась медленно. Пьяные голоса из зала торопили ее, самые нетерпеливые зрители подходили к открытой сцене, пытаясь схватить девушку за ноги. Она зло отбивалась от назойливых рук и устало переругивалась с залом. Что говорила девушка, никто не понимал. Специалистов языка висайя в зале не было. Девушке только что минуло семнадцать. До совершеннолетия, по японским законам, ей не хватало трех лет. Впрочем, возраст девушки, как и имя, установить сразу вряд ли оказалось бы возможным: девушку привезли в Японию с Филиппин по подложным документам.
Провинциально-аляповатая афиша в человеческий рост, установленная у входа в театр, уверяла, что во всем районе Кансай нет более откровенного стриптиза, чем здесь. Однако жители городка, затерявшегося в горах, проходили мимо намалеванных на синем холсте неестественно розовых тел, и скука захолустья загоняла в театр какой-нибудь десяток мужчин.
И все же стоило заглянуть в этот зал с продавленными креслами, с грязной сценой, которая задергивалась залатанным занавесом. Стоило потому, что в XX веке не так уж часто увидишь человека, проданного в рабство. Я нисколько не гиперболизирую. Семнадцатилетняя филиппинка, раздевавшаяся под музыку на сцене, была рабыней. Через месяц после того, как я увидел ее в отвратительном «стрип-шоу», о рабыне из филиппинского племени висайя написали японские газеты. Они дополнили рассказ, который я услышал от филиппинки.
Девушка приехала в Манилу в поисках заработка. Дома, в деревне на острове Минданао, остались отец и мать, которые не могли прокормить четверых дочерей и сына. Старшей пришлось отправиться в Манилу. Через неделю кончились деньги, что наскребли родители на дорогу девушке, но работу она так и не нашла. Наконец привалило счастье: ее взяли официанткой в кафе. Заработок — в пересчете на японские деньги 6 тысяч иен в месяц.