Я лежу в постели, слушаю сонное дыхание своего врага и думаю, что стоило быть настойчивей в попытках добыть кинжал, пока мою шею еще не стягивал ошейник. Сейчас не в моей власти причинить ему вред, как бы ни мечтала я вонзить нож ему в сердце и стереть, наконец, выражение насмешливого превосходства с породистого, красивого лица. Но я знаю — у такого, как он, должно быть много недругов. Я найду их и предложу свою помощь. Я буду лазутчиком, шпионом, соглядатаем. Я узнаю пределы своей свободы, я отомщу так, как будет позволено заклятьем. И когда он будет умирать, когда я загляну в его глаза, возможно, тогда ненависть покинет меня, чтобы оставить лишь тоску и чувство утраты.
Intermedius
Эмма Каррингтон
Эмма следовала за оруженосцем по тайным коридорам резиденции Ордена и гадала, зачем она могла потребоваться гонфалоньеру. Джозеф Найтвуд не отличался любовью к задушевным беседам ни о чем. И он едва ли замечал Эмму ранее.
Эмму не удивляло это невнимание, пусть она, как одна из немногих женщин в организации, к тому же женщина, обладающая редкими знаниями и опытом хирурга, могла бы рассчитывать и на большее.
Она привыкла к мужскому равнодушию.
Не красавица, и ничего не поделаешь. Ну, хоть не дура. Возможно, позже, когда она сможет проявить себя, ее заметят и оценят. И даже сумеют разглядеть в ней не только надежного соратника или хорошего врача, но и женщину.
Они свернули за угол и встали у двери из мореного дуба. До этого Эмма была здесь всего пару раз. Она подняла взгляд на низкий, выложенный необработанным камнем потолок и подумала о толще земли над головой. Интересно, когда по площади сверху марширует королевская гвардия, слышно ли это в кабинете гонфалоньера?
Оруженосец кивнул, и Эмма вошла, преодолевая робость.
— Мисс Каррингтон, — Джозеф встал, чтобы приложится к ее руке — дежурный жест вежливости и только, но по спине привычно пробежали сладкие мурашки. — Спасибо, что пришли так быстро.
— Это было несложно, я находилась в лаборатории, — ответила Эмма, зардевшись.
Под ласковым взглядом мужчины губы сами собой расплылись в глупейшей улыбке. Она потупилась, мысленно кляня свою слабость.
Беда даже не в том, что Джозеф Найтвуд на двадцать лет старше. Беда, что он недавно женился повторно на молоденькой хорошенькой кукле без единой мысли в голове… Эмма видела как-то новобрачную — сплошные хихиканья и кудряшки. Зачем адепту мирового равновесия такая супруга? Она же не в состоянии ни понять, ни оценить, сколь огромную и важную работу выполняют они все. И никогда не поддержит мужа на этом нелегком пути.
Нет, Эмма вовсе не влюблена в гонфолоньера. Не больше, чем в своего коллегу по магическим разработкам Просперо Гарутти. Просто ей нравится его усталое, некрасивое лицо с тяжелой челюстью, приветливые карие глаза и гордый профиль. Нравится, как он всегда кланяется при встрече, нежно берет ее руку, а у Эммы красивые руки — руки хирурга, с длинными пальцами и ухоженными, коротко остриженными ногтями, в свои огромные ручищи — такие под стать иметь лесорубу. Нравится, как сухие губы быстро касаются тыльной стороны ладони, и как потом он не сразу торопится выпустить тонкие пальчики…
Было время, она питала надежды сменить опостылевшую за двадцать шесть лет фамилию “Каррингтон” на куда более аристократичную и звучную.
Эх, мечты-мечты… сколько было их за эти годы?
— Что-то случилось? — спросила Эмма.
Вызов Найтвуда отвлек ее от ежедневного штудирования рунических трактатов в лаборатории. Не одаренная и толикой магического таланта, Эмма питала амбициозные надежды стать лучшей в теории рунических заклятий.
Шокирующе дерзновенный замысел. Все равно что мечта стать великим композитором для глухого от рождения.
Но у нее получалось. Пока еще робко, порой ошибаясь, она уже умела создавать последовательности, выстраивать цепочки и задавать вектора силы. Отсутствие таланта вполне успешно заменял аналитический ум, цепкая память и педантичность. А тщательно скрываемая от мира творческая жилка позволяла экспериментировать с по-настоящему рискованными сочетаниями, находя интересные решения.
Да, отсутствие силы не давало ей перейти к практическим испытаниям — начертанные Эммой руны оставались бессмысленными каракулями. Но ее ум и знания могли послужить другим. Например, тот же Просперо Гарутти, несмотря на врожденный талант мага, оказался совершенно неспособен к рунистике. Разеннец просто не чувствует, не понимает закономерностей, допуская грубейшие ошибки. А Эмма чувствует. Рунистика не сложнее математики или логики, к которым у нее всегда была склонность.