– Опознайте покойного! – Голос сотрудника отвлек меня от разглядывания надписи.
Он сдвинул с трупа покрывало до груди и сделал шаг назад. Я внимательно посмотрела на мертвого мужчину. Аккуратная лысина, окладистая борода, густые брови, уши, несколько завернутые внутрь, и следы от ветряной оспы, похожие на слезы, – это действительно был мой дядя. Всегда красные щеки побледнели, а шея, с которой обычно стекал пот, выглядела абсолютно сухой.
Пристально глядя на тело дяди, я вспомнила одно зимнее утро. Мне было четырнадцать. Сильный снегопад продолжался уже два дня подряд, и снега выпало по голень. Дядя расчищал дорожку между домом и складом. А я набрала воды в электрический чайник и положила на стол маршмеллоу и пакетики с порошковым горячим шоколадом. Ожидая, пока вода закипит, я посмотрела в окно и встретилась взглядом с обнаженным тощим мужчиной, стоявшим за заиндевелым стеклом. Костлявыми руками он сжимал женскую ладонь с накрашенными красным лаком ногтями. На ее тонкие пальцы были надеты кольца; на хирургически ровном срезе у запястья виднелись круглые белые кости. Мое тело покрылось гусиной кожей, сердце заколотилось. Я открыла выходящее на задний двор окно кухни и позвала дядю. Я надеялась, что все окажется сном. Чем-то вроде кошмара, который видишь, уснув поздно ночью, и, завернувшись в одеяло, отчаянно ждешь, чтобы тебя кто-нибудь разбудил. В этом сне я изо всех сил звала дядю и верила, что совсем скоро он придет со стаканом холодной воды, разбудит меня и усадит рядом с собой. Но выражение его лица было серьезным. Он вытащил лопату, застрявшую в высоком сугробе. Снег захрустел под его шагами – он шел с заднего двора на передний. Мне не хотелось снова видеть обнаженного мужчину, поэтому я залезла под стол и закрыла глаза. Я думала, что вот-вот донесутся крики или ругань, но снаружи было тихо. Пролетело где-то десять, двадцать или даже тридцать минут. Дядя открыл входную дверь, вошел и снял мокрые от снега носки.
– Где этот псих? – спросила я, глядя в его спокойное лицо.
– Он ушел. И такого больше никогда не случится.
– Этот маньяк принес женскую руку. Совершенно точно рука была не от манекена. Дядя, ты это видел? – вскрикнула я, прижимая ладони к груди, где бешено колотилось сердце. Я считала, что было бы правильнее избить и связать того мужчину, а затем вызвать полицию.
– Это мой постоянный клиент. Он известный театральный постановщик. Я его знаю, он не из тех, кто станет создавать проблемы. Из-за снега я задержал доставку на пару дней, поэтому он разозлился и пришел сюда. А рука…
Дядя сунул руку в карман парки на утином пуху и пошевелил пальцами.
– Она что, у тебя в кармане?
Дядя кивнул и, глядя на меня невинными мальчишескими глазами, объяснил:
– Это фальшивая рука, продается в нашем магазине. У того человека такое хобби – собирать руки. Разные – от пластиковых кукольных до рук из латекса или силикона, которые выглядят как настоящие. И сегодня он пришел, чтобы обменять руку, которую заказал в прошлый раз, потому что та оказалась бракованной.
Дядя сказал, что ему нужно вернуться на склад, и взял чистую пару носков.
– Та рука действительно была похожа на человеческую. Она выглядела бледной и жесткой. Я даже кости запястья видела! И ты продаешь такое в своем магазине?
– Ты никогда не видела труп, верно? – спросил дядя, натягивая серые носки до щиколоток.
– Нет, конечно!
– Когда человек умирает, все синяки и раны становятся ярче. Поэтому тело приобретает разные цвета и чернеет. Бледных, белоснежных трупов, как в кино, не бывает. Так что эта рука – фальшивая, – объяснял дядя с серьезным лицом.
И сейчас он с тем же выражением лежал передо мной мертвым. А его кожа была бледной, как бумага, вопреки тому, что он говорил мне семь лет назад.
Мне нужна была портретная фотография дяди для похорон. Оказалось, что у нас нет ни одного совместного снимка, даже с моего выпускного или церемонии поступления в университет. Его удостоверение личности, которое вернул мне полицейский, было ужасно затертым. Увидеть на расплывшейся фотографии дядю мог бы только тот, кто знал, что на ней изображен именно он, так что для похорон она совсем не подходила. А чтобы найти другую, мне пришлось поехать домой. В такси по дороге туда я напряженно думала о том, что мне делать с заполненной кровью ванной. Я слышала, что есть компании, которые специализируются на уборке квартир после самоубийств и смертей в одиночестве. Но дядя так много делал для меня своими руками. Он сам кормил меня и покупал одежду. Каждый день он стирал и пылесосил. Каждую неделю давал двадцать тысяч вон[6] карманных денег и всегда готовил ужин с гарнирами из супермаркета. А когда я отправлялась куда-то с классом, он всегда давал мне с собой юбучхобап[7], в котором было столько начинки, что, казалось, он вот-вот взорвется. Дядя всегда был таким, и я не хотела расстаться с ним, не проявив искренней заботы.
– корейская версия японских инари суши.