— Полина, хочешь попробовать? — предложил я княжне Соловьёвой.
— Конечно! Можно, Семён Васильевич?
Княжна нетерпеливо посмотрела на Звягинцева.
Звягинцев нахмурился. Фокусы с лисом ему явно не нравились. Старый вояка не верил, что магическая тварь может быть не опасной.
Я его понимал. Заработаешь такой шрам — тоже перестанешь быть слишком доверчивым.
— Семён Васильевич, Рыжий знает Полину, — сказал я.
Княжна чуть заметно покраснела и исподтишка показала мне кулак.
— Ну, попробуйте, — решился Звягинцев. — Только осторожно.
Полина вошла в вольер.
Увидев это, Рыжий решил, что пробил его звёздный час. Он сразу же завалился на спину и выставил белое брюхо.
Под смех курсантов Полина присела на корточки и принялась почёсывать лиса.
Хитрая лисья морда расплылась в блаженной улыбке.
— Ну и дела, — озадаченно протянул Звягинцев. — Что ж, Константин! Признаю, что вы добились ошеломляющего успеха! Не хотите поработать ещё с каким-нибудь зверем?
— Нет, Семён Васильевич, — ответил я. — Мне хватит Рыжего. Пусть остальные упражняются.
Я дружески подмигнул Серёге Стоцкому, который стоял у вольера с мрачным видом.
Его только сегодня утром отпустили из санчасти.
— Хочешь попробовать, Серёжа?
— Спасибо, — ответил Стоцкий. — Настроения нет.
— И всё же расхаживать с лисом по училищу я вам не разрешаю, — сказал Звягинцев. — Будьте добры, отведите его в клетку! Заберёте после занятий.
Как ни крути, а он был прав. Всё же, в военном училище должна быть дисциплина.
Обедали мы втроём — Стоцкий, Полина и я. Гришино место пустовало.
— Мальчишки, давайте сегодня съездим к Грише! — решительно заявила княжна.
— Конечно! — поддержал её Стоцкий.
Он с унылым видом ковырял вилкой рыбную котлету.
— Что случилось Серёга? — улыбнулся я. — Тебя вылечили, жизнь прекрасна! Или безответно влюбился в какую-нибудь девчонку? Так это мы мигом поправим.
Стоцкий без улыбки посмотрел на меня. Помедлил и сказал:
— Меня отчисляют, Костя.
— За что? — нахмурился я.
— За хреновую магическую матрицу!
Сергей бросил вилку в тарелку.
— А ещё за то, что мой папаша что-то учудил против Императора. А я даже не знаю — что!
Зато я очень хорошо знал, что именно натворил старший Стоцкий.
На мгновение меня кольнуло острое чувство сожаления и вины.
Хотя, я точно не был виноват в преступлениях графа Стоцкого.
— Тебя точно отчисляют? — спросил я. — Ты уже видел приказ?
— Пока нет, — неохотно ответил Стоцкий. — Но и так всё понятно. Со дня на день меня вызовут к Императору. Я должен буду подтвердить свою верность Империи и способность управлять графством. Думаешь, я смогу?
— Конечно, сможешь, — убеждённо сказал я.
— Не всё так просто, Костя! Знаешь, сколько народу зарится на наше имущество? Всё это родовитые люди с настоящими заслугами перед Империей. А я? Малолетний сын государственного преступника! Да ещё и с никудышной матрицей.
— Ну, это-то мы запросто можем поправить, — сказал я. — Вот что! Поехали к Грише, а оттуда — ко мне домой. Обсудим всё и решим, что делать.
— Да не надо, — попытался отмахнуться Сергей.
Но я стоял на своём.
— Если тебя из училища отчислят — где ты жить будешь?
— Найду что-нибудь.
— Знаешь, что, — разозлился я. — Ты это брось! Мы друзья, а друзей не надо обижать отказом. Это не гордость, Серёжа. Это — глупость. А ты парень умный. Решено, сегодня ночуешь у меня. А сейчас бегом на занятия, а потом — к Грише!
Гриша по-прежнему был без сознания. Мы смотрели сквозь стеклянную перегородку на бледное лицо друга и молчали. О чём тут говорить?
К правой руке Гриши тянулась прозрачная трубка капельницы. В углу бесшумно вспыхивал кардиомонитор, чертя ломаную кривую.
— Что скажете, доктор? — спросил я Александра Михайловича.
— Не волнуйтесь. Матрица потихоньку восстанавливается. Это процесс небыстрый. Но пока дело продвигается неплохо.
— А почему он не приходит в себя? — тихо спросила Полина.
— Похоже, ваш друг пережил сильный стресс, — ответил Лунин. — Вот сознание и отгораживается от боли, защищает психику.
Эх, Гриша! Знать бы, что именно сделал с тобой Тёмный Проводник! Как он заманил тебя в ловушку.
Ничего, я этого гада наизнанку выверну, как только доберусь до него!
— А как себя чувствует барон Симагин? — неожиданно спросил Стоцкий.