Он обвел нас взглядом, выжидая несколько секунд, а потом удовлетворенно кивнул.
— Хорошо, раз вопросов нет, мы можем начать изучение следующей темы…
Ничего другого он сказать не успел: в дверь аудитории внезапно постучали, а потом она открылась, явив нашим взглядам госпожу Бауэр собственной персоной. Мне редко доводилось видеть Нормана таким удивленным.
— Похоже, инцидент не желает считать себя исчерпанным, — немного растерянно протянул он, глядя на Анну. — Чем обязан вашему визиту? Разве вас не уведомили, что отныне вам следует посещать Снадобья?
Неловко переминаясь с ноги на ногу, Анна молча стояла у двери, сжимая в руках какой-то предмет, завернутый в кусок ткани. Она выглядела бледнее, чем обычно.
— Простите меня, профессор Норман. Я очень сожалею, что доставила вам столько неприятностей, — наконец подала она голос и бросила на нас неуверенный взгляд.
— И в качестве извинений вы решили сорвать мне лекцию? — Норман недовольно скрестил руки на груди. В его глазах все еще полыхал гнев. Я поняла, что умение прощать не относится к его сильным сторонам. — Вы не знаете, где меня найти вне занятий? Или так хотели принести извинения публично?
Во взгляде Анны промелькнуло что-то недоброе, неуверенность исчезла. Она сделала несколько решительных шагов вперед и остановилась на расстоянии вытянутой руки от преподавателя. У меня появилось нехорошее предчувствие, но я только удивилась себе: едва ли Анна могла что-то сделать Норману. Даже если она попытается, он мгновенно скрутит ее в бараний рог.
— И это тоже, профессор Норман, но у меня есть еще одна причина, по которой я решилась потревожить вас во время лекции. Я собиралась задать вам этот вопрос сегодня, но… — она развела руками. — Думаю, остальным тоже будет интересно послушать, поэтому и пришла. У нас дома хранится один артефакт, остался от прадеда, который был темным. Меня давно интересовало, что это, но родители всегда избегали темной магии, поэтому рассказать мне не смогли. Я думала, может быть, вы мне поможете? — и она показала ему сверток, который до этого нервно сжимала в руках.
Норман раздраженно потер лоб рукой и проворчал:
— Ваша наглость не знает границ. После всего, вы не только тратите мое время, но еще и просите об одолжении.
Он старался выглядеть недовольным, но я видела, что он смягчился. Может быть, никто другой не мог этого заметить, но было в натуре Яна Нормана что-то такое, что делало его хорошим преподавателем: он всегда был готов объяснять, делиться своими знаниями. Даже с теми, кто его подвел.
— Ладно, давайте ваш артефакт, — со вздохом резюмировал он, протянув руку.
Анна снова замешкалась на секунду, а мое сердце почему-то пропустило удар. Чего я боялась, я не знала. До того момента, как Анна вместо того, чтобы отдать артефакт, как есть, завернутым в ткань, проворно вытряхнула его на ладонь Нормана.
Это была маленькая фигурка, похожая на шахматную, детали которой я не смогла разглядеть с того расстояния, на котором находилась. Но я видела, что она, словно уголь из костра, обожгла Норману руку. На мгновение он машинально сомкнул вокруг фигурки пальцы, вздрогнул всем телом, а потом поспешно выбросил артефакт.
Но было уже поздно.
— Что ты наделала? — испуганно прошептал он, а потом согнулся пополам как от резкой боли.
Анна попятилась назад, я подскочила со своего места, Хильда охнула, а сам Норман схватился за край своего стола, чтобы не потерять равновесие.
— Все вон отсюда, — хрипло велел он, снова содрогаясь всем телом. Когда никто из нас не шелохнулся, он поднял на нас свирепый взгляд и прикрикнул: — Вон! Немедленно! Дверь заприте… И ректора сюда!
Первой среагировала Анна: она тут же бросилась к двери и скрылась за ней. Ребята и Хильда тоже подскочили со своих мест и, опасливо косясь на Нормана, поторопились к выходу. Я же стояла на месте, словно мои ноги приросли к полу.
Раньше я уже видела нечто подобное. В подземелье, когда Норман уничтожал кладку низших. В тот раз его лицо немного менялось, сквозь знакомые черты проступало что-то нечеловеческое. И сейчас это повторялось, только гораздо более выраженно. Лицо менялось сильнее, черты искажались почти до неузнаваемости. Прозрачно-серая радужка глаз пропадала, зрачок становился вертикальным, а белок окрашивался в грязно-желтый цвет. Норман делал над собой заметное усилие — и изменения пропадали, его облик снова становился человеческим, но несколько секунд спустя все повторялось. Словно что-то рвалось наружу, а он пытался это удержать.