Раджана говорила и говорила, но я ее уже почти не слышал. Меня охватило странное оцепенение. В ушах зашумело, почудился то ли ритмичный гул, то ли мелодия. Картина с обезьяной в цветочных гирляндах, которую я упорно рассматривал, вдруг словно ожила. Оказалось, что у зверя — глаза человека, видевшего ад… В душе зверя бились пожары и текла кровь, в ней кричали умирающие дети, которых он не успел спасти.
Очнулся я от тишины. Женщина молчала, удивленно глядя на меня. Лишь где-то далеко, на пределе слышимости, продолжали грохотать барабаны.
— Ну как, вам, интересно? — Проворковала дама.
— У вас здесь странная акустика, — я попытался стряхнуть наваждение.
— Вы тоже слышите?
— Что?
— Здесь, в храме, верные могут услышать звуки мантр, звучащие здесь непрерывно…
— Я же — не верный. И даже не верующий. Скорее даже наоборот.
— Для тех, кто ищет, путь всегда открыт. К тому же не обязательно знать многое, для верного служения большинству достаточно карма-йоги.
Я ничего не понял, но согласно кивнул головой. Йога — так йога. Только бы избавиться от навязчивой "гуры".
От Шамана тоже захотелось отделаться как можно скорее. Бывают же такие люди — вроде он к тебе — со всей душой, а тебе хочется бежать куда подальше. Поэтому, вернувшись в лагерь, я забрал Зверю, добросовестно сторожившего рюкзак, и пошел обратно в деревню. Кто-то, может, и способен на просаде прожить, а я лучше куплю себе и псу по куску колбасы и предамся греховному чревоугодию. Без всякой там аюр-веды и очищения от скверны.
Затарившись в магазине, я побрел по улице, выискивая, где бы можно было спокойно перекусить. Можно, конечно, присесть где-нибудь на лавочку, но мне почему-то хотелось найти спуск к берегу. Тара — странная река. Вроде и не широкая, ничем особым не знаменитая, но манит к себе, как магнит. Наконец мне удалось выбраться на зады огородов к глинистому откосу. Поев, мы с псом улеглись на травке и стали смотреть на реку.
Солнечные блики играли на поверхности воды, дробились, искрились, мелькали. Постепенно я погрузился в состояние оцепенения, похожее на сон с открытыми глазами. И снова вокруг меня заклубился сиреневый туман. Вот он истончается, становится все более прозрачным. Теперь вокруг меня нет ничего, кроме пустоты. Я растворяюсь в ней, в этой пустоте, теряю ощущение себя-реального. И в то же время продолжаю видеть вихри водоворотов под обрывом, будылья лебеды на краю откоса, заречные ивняки, поднимающуюся над горизонтом тучу. Все это есть — и в то же время всего этого нет, как нет и меня.
— Молодой человек, вы не могли бы придержать свою собаку, — услышал я из бесконечной дали мужской голос.
Повернуться к говорящему почему-то потребовало таких усилий, что у меня заболела голова:
— Он не кусается.
Я бросил взгляд на Зверю: тот заинтересованно рассматривал мерные рейки в руках двух мужчин. Мужчины показались знакомыми: вроде бы это они вчера вечером пришли к Нине Владимировне.
— Тогда бы вы не смогли нам помочь?
— А что нужно?
— Я установлю прибор, а вы и Николай Михайлович промерите расстояние до воды.
Я пожал плечами: а почему бы и нет? В конце концов, хоть какое, да дело. Не все же валяться, как курортник на пляже.
Николай Михайлович соорудил из мерных линеек и куска бечевки неуклюжую конструкцию, вроде кривой удочки. Мне же пришлось лезть под обрыв и следить, чтобы грузик касался воды. Второй мужчина в это время забивал в землю какие-то штыри. В конце концов, перемазавшись в глине, я выбрался на берег. Исследователи к этому времени уже расстелили на траве самодельную схему и переносили на нее показания прибора.
— А можно полюбопытствовать, что вы делаете? — Заинтересовался я.
Вопрос вызвал у моих новых знакомцев приступ энтузиазма. Видимо, они оба — любители "свободных ушей". На меня обрушился шквал информации.
Во-первых, люди — не первая на Земле раса. До нас был еще кто-то.
Во-вторых, Прииртышье — колыбель белой расы. Здесь арии "самозародились", отсюда распространились на юг, в Индию, и на запад, в Европу. Все мифы и веды — отголоски этого древнего переселения.
В-третьих, предтечи не исчезли бесследно, они оставили для нас подземные хранилища информации, одно из которых находится где-то в районе Тары. Именно благодаря наличию такого хранилища — Кристалла — и возникли арии. Он как-то воздействовал на наших пращуров, и они быстро поумнели. Если найти его — то человечество получит столько знаний, что сами собой решатся все сегодняшние проблемы…
У меня возникло ощущение, что где-то я что-то подобное уже слышал. Или читал. Кажется, в "Смерше-2" были какие-то храмы инсектов. Только там артефакт обнаруживается под Москвой. Но слушать все равно было интересно. Николай Михайлович и второй исследователь — Андрей Иванович Печкин — сваливали в одну кучу множество фактов, но сами-то факты были презабавными. Из тех, о которых пишут в газетах под рубрикой "Непознанное".
— А зачем нужно было мерить высоту обрыва?
— Мы делаем глубинную карту Окунева по
Дама:
Пес потерялся где-то по дороге от Омкара
Нараяна — худая блондинка лет сорока в цветастом сари
Проарийские племена воздвигли здесь храм Ханумана
Я присел на корточки рядом со Зверем:
— Поедем со мной! Поедем, дурачок! Моих я уговорю. Ты — пес интеллигентный. Отмоем тебя, выведем блох…
Зверь недоуменно смотрел на меня: куда еще ехать? Я уцепил его за шерсть на загривке, потянул к автобусу. Но обычно сговорчивый пес заупрямился, уперся всеми четырьмя лапами. Даже рыкнул предупреждающе.
— Эй, ты там долго с этим кабысдохом целоваться будешь? Нашел любовницу! — Крикнули из автобуса.
Я в последний раз попытался переубедить пса:
— Наступит зима, сдохнешь ведь! Кто тебя кормить будет?
Зверь опустил глаза, но с места не сдвинулся.
— Ладно! Черт с тобой! — Обиделся я.
Пес лег, положил голову на лапы: что хотите делайте, а я отсюда не сдвинусь.
— Я приеду! Обязательно приеду! Когда-нибудь… — Пообещал я собаке. В последний раз погладил Зверя по загривку. Глупо, конечно, обещать что-то приблудному псу, которого знаешь неделю. Но…
Девчата сторожили мое место в автобусе. Я сбросил рюкзак на пол, сел. Мотор взревел, закашлял, зарычал. В салоне запахло выхлопными газами, и запах этот перебил даже устойчивый сивушный дух, царящий в сельском общественном транспорте. Впереди было шесть часов душной и пыльной дороги. Кто-то уже отвинчивал крышки у пивных бутылок, шуршал пакетами с закуской…
Пес долго смотрел вслед автобусу. Потом совершенно по-человечески вздохнул, нехотя поднялся и затрусил вдоль улицы.
Деревенские шавки, как всегда, завидев этого пришлого монстра, прятались в подворотни, не решаясь даже тявкнуть на него из-за забора, кошки пулей взлетали на крыши, зазевавшиеся куры и гуси замирали обреченно: может, пронесет? Проносило. Зверь не обращал ни на кого внимания, бежал не спеша, деловито, словно знал, куда и зачем бежит.
Однако за околицей напускные лень и равнодушие слетели с пса, он наметом помчался к Омкару. Черный хищный силуэт несколько раз мелькнул на проселке — и исчез, будто и не было его.
Но я уже этого не видел.