— Иштван, — окликнул капитан, — на твою блокировку нет судебного решения, значит, она незаконна. Маг, который запечатал ошейник, как ты говоришь, мертв, но уже существуют технологии, позволяющие снимать и чужие печати. Ты должен подать заявление, и блокатор снимут.
— Я подумаю, — отозвался Иштван.
— Так, — капитан энергично потер свои большие ладони, обозначая, что сказал все и переходит к активным действиям. — У этого вашего графа есть лошади? Мне надо как-то доставить арестованного к полицейскому порталу в Кремене.
— Лучше пойду пошлю кого-нибудь за Борошем, — сказал Иштван. — И заодно верну сюртук графу.
Под пристальным взглядом Раца он поднял сюртук, снял с него звезду, огляделся, ища что-то острое, и взяв с одного из столов нож для бумаг, легко отсоединил маленький серебряный диск, прилепленный с обратной стороны ордена. Положил диск рядом с пятаком, а звезду прицепил обратно на лацкан и вышел из библиотеки.
У приоткрытой двери классной комнаты стояли Аннель и мадам Сабоне, женщина, обхватив девочку за плечи, прижимала ее к себе.
— Спасибо, мадам Сабоне, — улыбнулся ей Иштван. — Вы прекрасно почистили сюртук, его сиятельство и все остальное. Ваша страсть к чистоте оказалась очень полезна. Граф еще не проснулся?
Он прошел в комнату, где на диване под картиной с видом Кленового лога, спал, свесив руку на ковер, граф Шекай. Иштван аккуратно повесил сюртук на спинку ближайшего стула и склонился над графом:
— Вставайте, ваше сиятельство, — позвал он негромко. — Вас ждут великие дела.
— Да, — согласился граф, открывая глаза. — Дел много, как-то невовремя я задремал.
Он встал, натянул сюртук и огляделся.
— Что я там должен был сделать? — пробормотал он.
Иштван молча наблюдал.
— А, да, — вспомнил граф, уселся за стол, подвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать.
Заверив написанное красивым росчерком с затейливыми завитушками, напомнившими вдруг Иштвану кремовые сердечки на погибшем торте, граф поднял голову, увидел тихо стоящую в дверях Аннель и подозвал ее:
— Дочь, вот твое разрешение для Академии.
Аннель схватила бумагу, пробежала глазами и со счастливой улыбкой прижала ее к груди:
— Спасибо, папа!
— Так, мне надо еще объясниться с маркизом Келеменом, сообщить ему, что помолвка не состоится, потому что ты поступаешь в Академию, — граф заторопился из комнаты. На пороге он вдруг остановился, обернулся и пристально посмотрел на Иштвана, словно припоминал, что должен сказать ему.
— Господин учитель, — наконец произнес он властно, — хоть на этот раз не забудьте забрать свой чек!
— Благодарю, господин граф, — поклонился Иштван.
— Спасибо, магистр! — Аннель подбежала, повисла на шее и впилась в Иштвана восхищенными сияющими глазами. — Но, как? Как вам удалось убедить отца написать мне разрешение и отменить помолвку?!
— Это все мой богатый педагогический опыт, — улыбнулся Иштван.
— И еще шампанское с тортом! — подхватила Аннель. — Это было великолепно! Никогда не забуду!
— Но никому не рассказывай, — попросил Иштван. — А сейчас идем, ты нужна Марцелю, он неважно себя чувствует. И еще, знаешь, у нас ведь новая проблема — Вигора только что арестовали за подготовку магического покушения на твоего отца.
— Что? — воскликнула Аннель потрясенно. — Значит, мою пьесу мы так и не покажем?!
Глава 25. Проклятье и любовь
Стою раскрытый пред тобой теперь я
И сам боюсь, что б там ни говорил.
Надолго ль хватит твоего доверья,
Когда узнаешь, как его внушил?
Й.
В «Белый жасмин» Иштван вернулся в одиночестве.
Эгон, погрузив в карету Бороша спеленутого стазисом Вигора, отбыл в более крупный городок Кремен, где имелся полицейский портал.
— За Мийкой присматривай, — буркнул он на прощание. — И не вздумай потерять ларвали! Я вернусь со спецконтейнером.
И протянул Иштвану руку, которую тот с некоторой опаской, но все-таки пожал.
Мия, так неохотно оставленная своим шефом в Бьоре в одиночестве и, наверняка, с ответственной миссией приглядывать за ларвалями и Иштваном, задержалась в доме графа, чтобы понаблюдать еще за состоянием Марцеля. Иштван не стал ее ждать.
И когда она вернулась в «Жасмин» и постучала в дверь его комнаты, притворился, что уже спит.
Но на самом деле заснуть он не мог. Ворочался и все думал и думал о том, каким же идиотом был, есть и, видимо, останется и дальше. И как легко при всей-то его осторожности и с детства вбитом самоконтроле люди, которым он хоть немного начинает доверять, обводят его вокруг пальца.