— А я про вас знаю! — она нашла меня расфокусированным взглядом. — Вы тот Грандер, что взорвал Гарвард! Мне рассказывал кузен, очень на вас ругался!
И она снова расхохоталась и чуть не упала со стула, но ее ловко придержал Алекс. Странная девочка — приятная, но неуверенная, смеется, а глаза невеселые. Такое впечатление, что она хочет забыться и ради этого хватается за любую возможность.
— Луиза, Джонни, господа, — сзади неслышно появилась Русудан, — гости хотят вас видеть!
Она изящно вклинилась между нами, подхватила под руки и развернула к общему веселью, где по натянутому поверх газона брезенту заскользили пары, танцующие под живой оркестр.
— Сеньор Серна, а что вы скажете насчет вспыхнувшей войны между Перу и Колумбией? Перу это же ваша родина?
— Это родина моих предков, — элегантно поклонился Панчо (и откуда что берется?), — наша семья давно уехала в Штаты, и я не слежу за событиями южнее Рио-Гранде.
Непрерывно жужжали разговоры, звучала музыка и звенел хрусталь у фонтана с шампанским.
— Смотри, это тот Грандер, у которого свой поезд и самолет!
— Позвольте вас пригласить…
— А она, как последняя дурочка, ему поверила…
— Я так и думала, что встречу вас здесь!
— Муссолини! Вот пример для нас всех! У него не могло произойти такого безобразия, как с «Армией надбавки»*! Уж он бы разогнал всю эту свору!
— Дэвид, не здесь же! Увидят!
— Как обидно, Серж, что вы проиграли этот гейм, вы заслуживаете приз больше, чем Энтони!
— Муссолини не допустил бы сборища, поскольку фашизм, по сути, модель классового примирения… Это дисциплинированное и эффективное движение.
— Он примчался с бриллиантовым кольцом, а она возьми и откажи…
— Но каков прогресс Италии при Муссолини! Вы слышали, что его министр авиации Бальбо готовит грандиозный трансатлантический перелет целой эскадры гидропланов!
— Гувер тоже не дурак…
— Можете не сомневаться: сто двадцать процентов.
— Дэвид!!!
— Возможно, эта модель годится для Европы, в особенности где высоко социальное напряжение, но у нас, в Америке, фашизм не сработает.
— Это Шанель? Хм… Какое у нее грубое лицо…
«Армия надбавки» — Bonus Army, голодный марш на Вашингтон ветеранов Первой мировой, разогнан полицией летом 1932 года с применением танков.
Неслышные и почти невидимые слуги обновляли фуршетные столы и сновали по саду с подносами.
— Пролетит ваш Гувер, вот увидите, низшие классы его терпеть не могут после краха…
— А Рузвельт слишком красный.
— И что? Вон, Грандер тоже красный.
— Среди миллионеров красных не бывает.
Развеялся, называется. Гадюшник, что здесь, что в Вашингтоне. Там Рузвельт немного вытянул, а потом вот эти унаследовали власть, деньги и влияние, после чего все закономерно покатилось к рейганам-бушам и клинтонам-байденам.
Я развернулся и пошел в сторону того столика под деревом, где оставил Алекса и Барбару, но меня немедленно вернула в круговерть гостей Русси — чтобы познакомить с Шанель.
Мы вежливо поулыбались друг другу и почти разошлись, но черт меня дернул спросить Коко, почему Хаттон так странно себя ведет.
— Вы разве не знаете? — густые брови Коко взметнулись на лоб. — Ее мать покончила самоубийством, Барбара первой обнаружила тело.
— О господи…
— Да, для девочки пяти лет это колоссальное потрясение…
Дальше наш разговор свелся к дежурным фразам, но меня перехватил Панчо:
— Джонни, тут дело нечисто.
— Само собой, такой змеюшник…
— Нет, хуже. Ты заметил, что Русси не дает никому приблизиться к Алексу и Барбаре?
— Да, но зачем?
— Ты порой как ребенок, Джонни, — присоединился Ося. — Шестьдесят миллионов всяко больше, чем два.
Блин. Охотники за приданым!
Не знаю, то ли жалость к Барбаре, то ли неприятие подленькой интриги Мдивани подвигли меня на действие. Я выскользнул из коловращения золотой молодежи и, старательно обходя Русси по большой дуге, оказался под деревом.
Стол был пуст, если не считать пяти или шести бутылок шампанского и дюжины бокалов. В густеющих сумерках Алекс уводил висящую у него на плече тряпичной куклой Барбару в летний домик у пляжа. Я оглянулся, встретил подбадривающий взгляд Панчо и через несколько минут двинулся следом.
Дверь открыл, как учил Ларри, слегка приподнимая ее вверх, чтобы не скрипела.
Так и есть — Алекс настойчиво втирал Барбаре мантру «когда я впервые встретил вас, я почувствовал себя утомленным путником, который на жизненном пути узрел на озаренном солнцем поле нежную фиалку» и ловко освобождал ее от одежды.