— Ты как хочешь, а мне сдается, что этот капитан и есть нью-йоркский снайпер. И он бы тебя грохнул без вопросов.
— А ты присмотри за ним.
Наконец, разрывы прекратились, три запоздавших парагвайских Потеза пытались догнать бомберы, а на земле подсчитывали убытки.
— Доложить о потерях!
Мы отделались сравнительно легко, четверо раненых, минус один грузовик, искореженный пулемет и два блока радиостанции — нас взрывы задели краешком, а у соседей восемь убитых.
Из рации вынули поврежденные блоки, я посмотрел — вполне можно восстановить, займусь, когда будет минута, — на их место воткнули запасные, через полчаса радисты снова вышли в эфир на перекличку тактических групп.
Всего двух — «Дуррути» и «Вилья» — на большее у нас не хватило ни сил, ни, что еще важнее, людей. Командовали ими, соответственно, Хосе Буэнавентура Дуррути и мистер Фрэнк (он же Панчо) Вилья. И если Панчо покойному мексиканскому генералу однофамилец и тезка, то Дуррути тот самый, из Federacion Anarquista Iberica. Большая часть наших бойцов оттуда же, кстати.
А еще у нас были четыре танка, два САУ, три разобранных самолета и хрен знает где застрявшие ЗСУ и бульдозер. И LRCG, рота Long Range Chaco Group на облегченных «Атлантах», которой отводилась роль кавалерии с тачанками.
Остальное наше воинство числилось «мотопехотой» на обычных грузовиках, с ручными пулеметами и в лучшем случае бронещитком, еще им полагалось десятка полтора джипов «Атлантико» со станкачами.
Вместе с тремя парагвайскими дивизиями завтра мы двинемся в наступление на фортин Алиуата, ключ к обороне боливийцев. Если мы их вышибем, дальше будет легче.
За прошедшие недели грузовики доставили снабжение и минометы, люди обвыклись с адскими условиями, насобачились при каждой стоянке растягивать маскировочные сети и рыть укрытия. Все-таки мой эрзац-учебник сержанта инженерных войск помог, не во всем, раздел водоподготовки я не помнил напрочь. Ну какой был смысл учить, если во время моей службы всегда рядом были колодец, ручей, речка или вообще водопровод? А вот в Чако с водой беда, и я в который раз проклял себя за непредусмотрительность. Вот что стоило запасти буры и насосы? А так приходилось уповать на цистерны-водовозки, за которыми охотились боливийские самолеты. И отжимало парагвайское командование.
Тут вообще своеобразное отношение к собственности, не иначе унаследованное от первобытного общества гуарани — если человеку что-то нужно, он просто берет. Вот нужна ему лопата — пойдет и возьмет, а рядом пусть хоть мешок золота валяется — не тронет, потому что ему нужна лопата, а не золото.
Наши отряды столкнулись с этой милой привычкой в первые же дни — командующий «фронтом», тогда еще полковник, а ныне генерал Эстегаррибия, реквизировал пятьдесят наших грузовиков. И пусть мы потом отбили тридцать обратно, но осадочек остался. А простые солдаты тырили все, что оставалось без присмотра, особенно кастрюли, чайники, кружки и миски. Страна аграрная, большинство парагвайцев пили и ели из консервных банок с обжатыми краями — вся металлическая посуда привозная и стоила бешеных по здешним меркам денег. За два чайника отдавали столько же, сколько за хорошего коня!.
Или крали посуду у нас, тем более, что облегчить «гачупинов» или «гринго»* — поступок скорее одобряемый, чем осуждаемый. Блин, вот думал ли я, что пуще глаза придется стеречь канистры? А ремонтная рота вообще воет и первым делом не укрытиями занимается, а ставит вокруг мастерских колючку. А я, помучавшись, приказал стрелять, если кто через заграждение полезет. И развесить таблички с предупреждениями. От них, правда, никакого толку — большинство неграмотно, но двое раненых малость исправили ситуацию.
Gachupin — презрительная кличка испанцев в Латинской Америке, буквально «люди со шпорами», gringo — кличка иностранцев, в особенности граждан США.
Но в целом, если у нас снова не сопрут критически важного, мы к наступлению готовы.
— Красотища какая! — вырвал меня из меркантильных мыслей Ларри.
— А? Где?
— Так вон, — он широко махнул рукой в северную сторону, где заходило солнце.
Феерический закат играл золотом, красным и фиолетовым по всему горизонту, постепенно меняя цвета на багровые и черно-красные. Еще пара минут — и тропическая тьма накрыла и наш, и соседние лагеря, развернутые недалеко от конца узкоколейки в Исла-Пой. Исчезли грязевые канавы, которые тут называли дорогами, мрак скрыл редколесье, где среди невысоких гваяковых деревьев маяками торчали старые двадцатиметровые квебрачо, пропала вся гладкая равнина от предгорий Анд до реки Парагвай, со всеми бочажками, термитниками, ксерофитами, оставив нам только круг, освещенный костром и рдеющими углями.