— Не ссы, jefe, все в порядке, — обернулся Сева ко мне, скалясь во весь рот.
— Вперед смотри, — добродушно буркнул Ларри, сидевший на втором ряду.
Панчо, придержав свои бумаги, перекрикивал гул мотора и докладывал результаты нашего расследования:
— Зимой эмиссар Санхурхо встречался с итальянским послом и заявил, что военные намерены привести в правительство людей, которые выступают против «большевизма» и восстановят порядок.
— Как отреагировали итальянцы? — папку с материалами я открывать не стал, чтобы свистевший по кабине сквозняк не разметал плоды непростой работы.
— Пригласили в Рим полковника Ансальдо…
Ага, известный авиатор и большой монархист.
— … министр Итало Бальбо обещал отправить двести пулеметов и боеприпасы к ним.
— Ого! А как везти собирались, известно?
— Через Гибралтар, — криво усмехнулся Панчо.
Ну вот и английские ушки вылезли, если, конечно, итальянцы не блефовали — никогда не поверю, что протащить такой груз через важнейшую военно-морскую крепость Британской империи можно без ведома командования.
— Кроме военных, кто еще причастен?
— Да всякой твари по паре, — ответил Панчо, не убирая с лица ухмылку. — Монархисты, карлисты, правые республиканцы…
— А этот, фашик из Кортесов, Хиль Роблес?
— Явно нет, но втихую поддерживал.
Все завертелось, когда премьер-министр Асанья переместил Санхурхо с поста генерального директора Гражданской гвардии на менее престижную позицию командующего карабинерами*. Генерал немедля начал контакты со всеми недовольными Асаньей, раздавая направо и налево обещания «мы быстро восстановим порядок и возьмем на себя всю ответственность, если поворот влево приведет Испанию к анархии», «мы не допустим создания в Мадриде революционного правительства». Поскольку за Санхурхо тянулась слава «победителя» в Рифской войне, то он стал наиболее приемлемой фигурой для заговорщиков.
Guardia Civil, Гражданская гвардия — жандармерия; Cuerpo de Carabineros, Корпус карабинеров — пограничники и таможенники.
— Там подробно расписано, — кивнул Панчо на папку в моих руках.
«Республиканскую диктатуру социалиста Асаньи» наметили валить путем одновременного выступления по всей стране: в Севилье, Гранаде, Вальядолиде, Кадисе и Памплоне. Помимо военных, в дело вписались шесть тысяч рекете в Наварре и несколько сотен ультранационалистов в Кастилии. Заговорщики предполагали, что начальник генерального штаба Годед арестует или застрелит Асанью, после чего отдаст приказ о выдвижении колонн из мятежных городов на Мадрид, и на том левореспубликанское правление закончится.
— А что мой знакомец Франко? Неужели не участвовал?
— Ну как же, его в план включили, он же командует бригадой в Ла-Корунье. Только Франко не будь дурак, сильно засомневался в реальности плана и потому решил сидеть на попе ровно.
— Кинул всех?
— Ага, зато ныне числится среди «верных республике генералов».
Вот же сволочь хитрозадая…
— Заходим на посадку! — крикнул через плечо Сева.
— Аэродром далеко от города?
— В Табладе, километра четыре.
— А ближе нет?
Сева пошуршал картой из планшетки:
— Есть еще две полосы, девять и пятнадцать километров.
Названия я точно не помнил, но сквозь большое окно салона хорошо видел внизу новое искусственное русло Гвадалквивира и старицу прежнего русла, между которыми и располагался аэродром. Похоже, тот самый, на который забазируется «Кондор».
— Сева, ты бывал здесь? — подозвал я летчика, как только мы сели.
— Пару раз, jefe.
— Тогда займись кроками, нам сюда часто летать, пусть ребята с обстановкой знакомятся.
Пилоты переглянулись:
— Сделаем.
Рабочий поселок затерялся среди бесконечных апельсиновых рощ — завод концентрата поставили как можно ближе к плантациям, чтобы сократить расходы на транспорт. Простые щитовые домики, до чего-то более серьезного руки пока не дошли, единственное каменное здание делили управление и клуб. Ну так и народу тут поменьше, чем в Овьедо, но практики те же — цитрусы собирали объединенные в кооперативы крестьяне, при заводе действовали школа и фельдшерский пункт, а также общества и кружки стрелков, охотников, скаутов-exploradores… Даже любительский театр имелся, и замахнулся он ни много, ни мало на Лопе нашего де Вегу с его бессмертной пьесой «Фуэнте Овехуна».
После отчета дирекции меня пригласили в клуб, где рабочие и сборщики апельсинов долго мотали душу на предмет новых кооперативов и заводов, а после официальной части откровенно хвастались своими подвигами в подавлении мятежа Санхурхо.