Но Джозеф, который теперь в ночную смену работал на сталелитейном заводе «Инланд», а в дневную — на «Амери-кэн Фаундриз», мечтал о большем для себя и своей семьи.
Это было в начале 60-х. «Все, кого мы знати, пели в каких-нибудь группах, — вспоминает Джекки. — Это и было правильно — пойти и вступить в какую-нибудь группу, инструментальную или вокальную. Я хотел быть в вокальной, но нам не разрешали общаться с другими детьми, и мы начали петь вместе просто у нас в доме. Когда у нас ломался телевизор, мама собирала нас, и мы пели все вместе. А потом случилось вот что: когда наш отец уходил на работу, мы проникали в его комнату и брали заветную гитару».
«Я играл на ней, — продолжал Тито. — Я, Джекки и Джер-мен пели и разучивали новые песни... Однажды наша мать зашла в комнату, и мы замерли от ужаса, но она ничего не сказала. Просто позволила нам играть дальше».
«Я не хотела прерывать их, потому что видела — они очень талантливы», — объясняла Кэтрин позднее.
Это продолжалось несколько месяцев, до тех пор, пока однажды Тито не порвал струны на гитаре. «Я знал, что мне здорово влетит, — говорит он. — Нам всем сильно попадет. Наш отец был очень строгий, мы его жутко боялись. Я положил гитару на место в шкаф и надеялся, что он ничего не заметит. Но — заметил и выпорол меня. Просто выдрал как Сидорову козу, хотя мать соврала ему, что это она разрешила мне играть на гитаре, не хотела, чтобы отец меня порол. Когда он остыл, пришел в комнату, я все еще плакал в кровати и сказал ему: «Ты знаешь, что я умею на ней играть». Он посмотрел на меня и сказал: «Ну ладно, посмотрим, на что ты способен, умник». И я сыграл. Джермен и Джекки подпевали. Он был поражен. Он даже не мог представить ничего подобного, потому что мы дико его боялись и тщательно скрывали все от него».
Когда Джозеф обнаружил таланты своих детей, он почувствовал невероятный подъем. «Я решил, что оставлю музыку своим сыновьям, — скажет он позже. — Я стал мечтать об этом. Представлял, как мои дети делают счастливыми зрительскую аудиторию своим талантом, который они, возможно, унаследовали от меня. Я хотел, чтобы они что-то представляли собой».
На следующий день он вернулся с работы, пряча что-то за спиной. Позвал Тито и протянул ему сверток. Тито открыл его — это была красная электрогитара. «Ну, ребята, давайте репетировать», — предложил отец. Он собрал своих трех сыновей — девятилетнего Джекки, семилетнего Тито и шестилетнего Джермена, и они начали заниматься. «Мы никогда не были так близки друг к другу, — вспоминает Тито. — Мы чувствовали, будто наконец нашли что-то общее. Марлон и Майкл сидели в углу и наблюдали за нами. Мама кое-что нам подсказывала. Родители были счастливы, мы все были счастливы. Мы нашли что-то особенное».
Джозеф учил детей блюзовым песням, которые очень отличались от песен в стиле кантри, которым их уже научила Кэтрин. Они репетировали не менее трех часов каждый день. «Когда я узнал, что мои дети хотят стать артистами, я серьезно стал заниматься с ними, — рассказывал Джексон журналу «Тайм». — В то время как другие дети болтались на улице, мои ребята работали в доме — старались научиться тому, как быть кем-то в этой жизни».
«Дом на Джексон-стрит просто разрывался от музыки», — вспоминает Майкл.
Музыка объединила Джексонов как семью, но еще дальше удалила их от остального мира. «Итак, люди думали, что мы немножко странные, — вспоминал Джекки, — но теперь они были в этом абсолютно уверены. «Эти Джексоны уж больно много о себе возомнили», — говорили они. — Понимаете, все болтались на улице и на каждом углу пели под гитары, а нам это не разрешали. Мы должны были учиться играть дома. И все ребята думали, что мы считали ниже своего достоинства — петь на углах».
В 1962 г. пятилетний Марлон тоже присоединился к группе. Он играл на бонго и пел в основном фальшиво. Марлон не умел ни петь, ни танцевать, но по настоянию Кэтрин ему все равно разрешили присоединиться к группе. Однажды, когда дети занимались музыкой, а Джозеф был на работе, мать заметила, как Майкл, которому в то время было 4 года, начал подражать Джермену, поющему песню Джеймса Брауна. Малыш пел таким чистым и сильным голосом. Она была абсолютно поражена. Как только муж вошел в дом, она бросилась к нему со словами: «Я думаю, у нас появился новый солист».
Маленький Майкл был удивительным ребенком. «С самого раннего возраста он очень отличался от всех остальных детей, — говорила Кэтрин. — Я не верю в реинкарнацию, но вы же знаете, как неуклюже двигаются малыши? Так вот у Майкла никогда этого не было. Когда он танцевал, казалось, будто танцует взрослый человек».
Майкл всегда был очень развитым ребенком. Когда ему было полтора года, вспоминает его мать, он держал свою бутылочку и танцевал под ритм стиральной машины. По словам его бабушки Кристел Джонсон, внук начал петь, когда ему было около трех лет. У него был настолько красивый голос, говорила она, что даже тогда было наслаждением слушать его. Но иногда он был очень непослушным.
Тито вспоминает, что Майкл был «таким проворным, что когда мать или отец замахивались на него, успевал увернуться».
Майкл не терпел, когда его воспитывали. Однажды, когда ему было три года, Джозеф отшлепал его за что-то. Он снял с ноги ботинок и швырнул им в отца. Тот уклонился, но озверел, схватил за ногу, и «устроил ему такую встряску, которую тот, видимо, запомнил на всю жизнь. Но он это заслужил».
Каждый раз, когда отец его ударял, Майкл кричал так, будто его убивают.
«Он совершенно не мог смириться с тем, что отец распускал руки, — отмечал один из друзей семьи. — Конечно, что может сделать ребенок. Но, во всяком случае, в то время как другие дети терпели такое отношение к себе, Майкл никогда этого не допускал. Кэтрин тоже могла позволить себе дать пощечину детям. У нее тоже был темперамент. Но она могла найти баланс между раздражением и любовью, а Джозеф — нет. Сначала Майкл боялся отца, но после многих лет насилия начал ненавидеть его. В том, как Джозеф обращался с Майклом, когда он был ребенком, таились корни ненависти сына к отцу».
Майкл позже скажет: «Отец всегда был загадкой для меня, и он знает об этом. Наверное, больше всего я жалею о том, что никогда не мог быть по-настоящему близок с ним». Никто из детей Джексонов не имел тесных отношений с Джозефом. Да и сам он никогда не проявлял особо теплых чувств. Иногда ходил с ребятами в походы или на рыбалку, или учил их боксу в целях самозащиты. На девочек вообще не обращал никакого внимания. Когда Джанет была совсем маленькой, она любила заползти в кровать к родителям, но всегда должна была ждать, когда Джозеф проснется. Отец пугал до полусмерти мальчиков, когда они были совсем маленькими, залезая в окно из спальни в какой-нибудь страшной маске. Он говорил, что хотел показать им, почему следует закрывать окна на ночь. Повторял он это неоднократно.
Майкл постепенно отдалялся от отца и все больше сближался с матерью, которую обожал. «Несмотря на то что нас было у нее 9 детей, она относилась к каждому из нас как к своему единственному ребенку, — вспоминал он. — Кэтрин была настолько деликатной, теплой и внимательной, что я не могу представить, как это — вырасти без материнской любви. Мы очень ценили то, чему она нас учила. Доброта, любовь и внимание к другим людям были на первом месте».
В 1963 г. в 5 лет Майкл пошел в начальную школу. Его мать говорила, что он был чересчур щедрым. Например, брал украшения из ее шкатулки и дарил учительницам. Будучи упрямым ребенком, продолжал делать это после того, как мать строго наказала его за то, что он раздает ее вещи. Одно из первых воспоминаний Майкла — выступление перед своим классом в первый год учебы. Он пел песню из кинофильма «Звуки музыки» (Sound of Music) и произвел большое впечатление на детей уверенной манерой держаться и своим голосом. Сверстники аплодировали ему стоя. Учительница плакала. Кэтрин была там вместе с отцом мужа Сэмуэль — человек отнюдь не сентиментальный, но и он плакал. «Я не знаю, откуда в нем это взялось, — говорила Кэтрин. — Он был так хорош, такой живой. Просто некоторые дети бывают особенными. Майкл был особенным».