Джозеф и ребята были в полном восторге от своей удачи. «Я чертовски счастлив, могу просто на крыльях долететь до Гэри без всякого самолета», — говорил отец, улыбаясь до ушей. Он гордился сыновьями и был готов сделать все, чтобы укрепить их успех в суровом и высококонкурентном шоу-бизнесе. Первым делом решил работать на сталелитейном заводе «Инланд» на полставки, чтобы иметь возможность посвящать больше времени карьере детей. За 1968 г. старший Джексон заработал только 5100 долларов вместо обычных 8— 10 тысяч. Он отказался от более или менее надежной финансовой ситуации в пользу довольно «призрачной» игры на карьере своих детей. Но те уже зарабатывали 60 долларов за концерт, можно сказать, что тяжелая работа начала давать свои плоды. Получив эти деньги, родители могли теперь переоборудовать дом и купить свой первый цветной телевизор.
Репетиции все так же проходили дважды в день — перед школой и после нее. Соседские ребята считали, что Джексоны понапрасну тратят время. На репетициях часто с улицы доносились голоса: «Эй вы, вы ничего из себя не представляете!» Камни летели в гостиную через открытое окно. Привыкшие к тому, что их считают несколько странными, братья научились не обращать на это внимания и продолжать свою работу. Однажды Джозеф попытался убедить Майкла исполнить определенные движения так, как он хотел. Тот не послушался. По воспоминаниям Джонни Джексона, отец ударил сына по лицу. Отшатнувшись, он упал и сильно ударился об пол.
«Ну, теперь ты будешь делать, как я тебе сказал! Ты слышишь меня?» — кричал Джозеф на девятилетнего мальчика.
Майкл заплакал, щека его покраснела и очень болела. «Ни за что», — отрезал он. Сверкнув глазами, отец шагнул к нему, его рука поднялась для следующего удара. Но сын вскочил с пола и увернулся. «Ну ты, не смей меня бить! — сказал он решительно. — Если ты еще хоть раз когда-нибудь дотронешься до меня, больше никогда меня не увидишь, учти это!»
Видимо, это были какие-то волшебные слова. Отец повернулся и ушел.
Майкл вспомнил, что с возрастом Джозеф становился все более суровым: «Если ты что-нибудь не так сделаешь на репетиции, обязательно тебя накажет. Иногда он лупил нас ремнем, иногда кнутом. Меня обычно бил за мои проделки, которые случались не на репетиции».
Чем больше отец бил его, тем злее Майкл, по его словам, становился, с большим неприятием относился к нему. И тем сильнее Джозеф бил его за это. Кэтрин безуспешно пыталась разорвать замкнутый круг. Она никогда не рассказывала мужу о шалостях сына. Тем не менее братья и Морин говорили, что Майклу попадало за то, что он плохо вел себя на репетициях. Мальчик понимал, что стал незаменимой частью группы и вел себя как капризный испорченный ребенок. Но какая бы причина ни была для битья, наказания были жестокими.
«Я пробовал отвечать ему. — вспоминал Майкл. — Я размахивал в воздухе кулаками. Поэтому я и получал больше, чем все мои братья, вместе взятые. Я отвечал, и отец мой буквально разрывал меня на части».
Майкл признавал, что никогда не понимал своего отца и, сколько помнит, всегда его боялся. «Сын понимал, что отец желал ему добра, но не мог взять в толк, почему он бил их, — говорил один из друзей семьи. — Для девятилетнего мальчика рука отца — очень страшное оружие. Джозеф распускал руки больше, чем того требовалось. Кэтрин говорила с ним об этом, но чаще считала, что мудрее — не вмешиваться. Однажды я слышал, что Майкл опоздал на репетицию. Когда он вошел, отец подошел к нему сзади и толкнул на инструменты. Тот упал на барабаны и больно ушибся. Может быть, Джозеф и не хотел этого, просто не рассчитал силы... Но я точно знаю, что мальчик начал ненавидеть отца в очень раннем возрасте. Если остальные могли хоть как-то переносить его характер, Майкл абсолютно не мог воспринимать его».
Была еще одна проблема, которая осложняла их отношения: сын не мог понять отказ отца от принятия религии. Мальчик был воспитан в традициях Свидетелей Иеговы и не мог уяснить себе, почему он не хотел быть спасенным так же, как остальные члены семьи. Джозеф всегда говорил о необходимости быть единой семьей, когда это касалось выступлений. Но коль скоро это столь важно, рассуждал Майкл, почему же он не ходил вместе с ними по воскресеньям в молитвенный дом.
Майкл отдалялся от отца и все больше сближался с матерью. Примерно в это время, в 1968 г., когда ему было почти 10 лет, в семье Джексонов наступил кризис. Восемнадцатилетняя Морин влюбилась в Натаниэля Брауна, приверженца Свидетелей Иеговы. Она объявила, что выходит замуж за него и переезжает в Кентукки. Кэтрин была счастлива за дочь и благословила ее на замужество. Она высоко ценила семью, считала очень важным найти в жизни человека, с которым ты можешь остаться навсегда.
Но Джозеф был категорически против замужества. «Это все было сфабриковано Моран и ее матерью, — говорил он. — Мне совершенно не нравилось все это».
Желание детей жениться против воли отца было лишь началом семейного краха. У Морин был красивый голос, и отец хотел, чтобы дочь стала профессиональной певицей. Он понимал, что, выйдя замуж и начав заниматься семьей, та никогда не сможет посвятить себя шоу-бизнесу. Но сама она, хотя и занималась в детстве танцами и фортепиано, никогда не думала всерьез о музыкальной карьере, предпочитая комфорт и прочную счастливую семейную жизнь нестабильности шоу-бизнеса.
Однако главной проблемой было не равнодушие ее к карьере профессиональной певицы. Важнее, что она настаивала на своем замужестве, несмотря на возражения отца, который не привык к такому отпору со стороны детей. Споры продолжались неделями, до тех пор, пока он наконец не согласился. Дочь могла выйти замуж, раз уж она так настаивала, но последнее слово оставалось за Джозефом. Он не хотел ее терять.
После победы на конкурсе талантов в школе Бэкман Джу-ниор в Гэри (штат Индиана) на братьев обратил внимание Гордон Кейт, владелец небольшой местной студии грамзаписи Steeltown Records. Он подписал с ними небольшой контракт. Однажды воскресным утром Джозеф привел детей в студию. Мальчиков провели в маленькую застекленную комнату. Майклу дали пару больших металлических наушников. Когда он надел их, они сползли почти до плеч. Его братья подключили свои инструменты к усилителям. Сзади стояла подпевка. Это был настоящий шоу-бизнес. Наконец-то! Ребята были счастливы, Джо, конечно, тоже, но старался этого не показывать. На запись первой песни ушло несколько часов. После этого каждую субботу они приходили в студию и записывали песни.
Наконец в 1968 г. в Steeltown вышли два сингла. Оба были очень средненькие и даже отдаленно не представляли вокального таланта Майкла, но ребята были в восторге. Вся семья собралась около радиоприемника, чтобы услышать первую трансляцию своих песен. Они внимательно прослушали музыку и, когда она смолкла, бросились обнимать друг друга. Все поняли, что прорвались.
Бен Браун, один из бывших главных менеджеров компании Steeltown, вспоминает день, когда Джексонов снимали для прессы в марте 1968 г. «Когда фотограф расставил мальчиков, Майкл вышел из середины и встал сбоку: «Это не будет выглядеть, как фото для прессы. Это будет, как семейный портрет». — «Ну хорошо, сделай по-своему», — сказал Джо. Тогда Майкл переставил всех на свой лад, встал впереди на одно колено и сказал: «Ну давай, теперь снимай!» И знаете что — это был прекрасный снимок».
В мае 1968 г. группу опять пригласили в Апомо. Они выступали вместе с Эттой Джеймс, Джо Симоном и еще с одной семейной группой «Пять ступенек и Куби», (Five Stairsteps and Cubie), которой было всего 2 года.
«Майкл был великим трудягой, — вспоминал блюзовый певец Джо Симон. — Такое же мнение было у всех, кто когда-либо работал на сцене с молодой звездой Джексоном. Что-то во мне говорило, что он был карликом. Я слышал, что его отец был ловким бизнесменом, выдать карлика за ребенка было бы совершенно в его духе. Помню, как я очень близко подходил к Майклу, рассматривал его и думал: ребенок все же это или карлик. «Слушай, прекратишь ты на меня пялиться?» — возмущался он».