— Значит, так. Выехал я из гаража. Заправил машину у бензоколонки… Поехал… Думаю, надо к тетке в Клин съездить… Свободного времени много. У Кировских ворот, на перекрестке у светофора, машина задержалась. Подбегает ко мне мужчина, говорит: «Сто рублей, вези нас за город, быстро!» Смотрю, рядом с ним эта самая, в завитушках. И я, товарищ начальник, согласился их везти. Что виноват, то виноват, государственная машина. Не имел никакого такого права…
— Ладно, ладно, рассказывайте дальше.
Савушкин поднял голову, провел языком по сохнувшим губам и попросил воды. Коваленко налила из графина и подала ему. Он жадно отпил несколько глотков.
— …Что же дальше? Посадил я их в машину и погнал ее через Комсомольскую площадь прямо в Сокольники. На Красносельской они попросили остановиться у «Гастронома». Купили вина, закуски, поехали дальше. Выехали в лес. Выбрали место поукромнее, вышли из машины. Стали пить, закусывать, поднесли мне. Отказываться неудобно. Выпил два раза по двести. Вообще я здоров выпить, не хмелею, а тут вскоре что-то мне стало не по нутру. Враз опьянел. Все поплыло в глазах, почувствовал слабость, прилег на траву и больше ничего не помню.
Савушкин допил стакан и сказал:
— Вот и все, товарищ начальник.
— Как все? — спросил Гончаров. — А куда же эта парочка делась?
Савушкин глубоко вздохнул и, как бы решившись открыть свою последнюю тайну, продолжал:
— Проснулся я под вечер, шел сильный дождь, весь промок, тошнит, голова вот-вот развалится. Глянул вокруг — парочки той уже нет. Смотрю, машина на месте, проверил, целы ли права. Порядок. А на сиденье лежат пятьсот рублей. То ли плата мне, то ли они обронили…
— Когда вы заметили пробоину в машине?
— Приехал в гараж, ставлю машину, мне кто-то кричит: «Эй! Кузов ободрал!» Гляжу — точно… Где я царапнул, ума не приложу. И как это я проехал по городу и меня никто не остановил? Надо думать, дождь помог.
— Что же вы сразу обо всем этом не рассказали?
— Да мне говорят: убийца, грабитель! А я никого не грабил, и не убивал, и от машины не отходил. Все думал, с кем другим путают.
— Вы можете описать наружность ваших пассажиров?
— Отчего же? Мужчина высокий, лет двадцати восьми — тридцати, обходительный такой, лицо симпатичное, особого ничего нет. Когда разливал водку, я заметил наколку у большого пальца, какое-то имя, а какое, не прочел…
— А как он был одет?
— В серый пиджачный костюм, прилично одет. А женщина… Да вы ее, наверное, знаете. Точно обрисовали: «Рыжая, в завитушках», — так она и выглядит… Яркая такая, лицо круглое, нос… — Он пальцем приподнял кончик носа. — Сначала она много смеялась, а потом скисла и стала молчаливой… А во что была одета, хоть убейте, не помню, обыкновенно, как все женщины летом одеваются…
— Ясней ясного. А как они друг друга называли?
— Чего не помню, того не помню: ни к чему мне… — Савушкин вздохнул. — Виноват я: налево сработал, — только, слово даю, товарищ следователь, никакого преступления я не совершил… Да и револьвера у меня никогда не было…
— Я вам верю, Савушкин, — сказал Гончаров. — Конечно, вам придется объяснить суду, как вы стали пособником грабителей и убийц. Ну, это — дело суда… А сейчас поедете с нашими сотрудниками и покажете место, где пировали. Вернетесь обратно, выполним кое-какие формальности — и отправитесь домой.
— Домой? — дрогнувшим от волнения голосом спросил Савушкин.
— А вы что, не хотите? — улыбнулся Дроздов.
Все шумно поднялись. Гончаров, наклонившись через стол, попросил Дроздова поторопиться.
Растерянно суетившегося Савушкина увели. Он шел к выходу нетвердой походкой, задевая по дороге стулья.
В кабинете опять наступила тишина.
Я вынул блокнот и сделал кое-какие записи. Закончив, оглянулся. Кроме меня и Гончарова, никого не было.
— Товарищ майор, — обратился я к нему, — скажите, пожалуйста, какое значение для дела имеет вопрос, снимался с машины номер или нет? Нельзя же ездить по городу без номера!
— Охотно объясню. Для нас это имеет очень важное, можно сказать, первостепенное значение. Как вы знаете, номер прикрепляется винтами и закрепляется гайками. Допустим, имеются свежие следы отвертывания гаек, например, свежая смазка маслом… В этом случае надо предположить, что на машину ставился чужой или фальшивый номер. В данном случае этого не было, номер не снимался, а ведь преступление совершено не по мгновенному побуждению, оно подготовлено заранее, заранее обдумано. Спрашивается: какой же шофер, если он в здравом уме, поедет в своей машине совершать преступление на улице, можно сказать, среди бела дня, на глазах прохожих, выставляя у всех на виду свой номер? Это же все равно, что всем показать свой паспорт.