Боец не умел красиво говорить, но обладал очень хорошей памятью. Он старательно перечислил все заведения и жилые дома, пройденные им на этой улице. Андрей слушал все это вполуха, спрятанный в соседней комнате магнитофон запишет все, потом и познакомимся с несущественными деталями. Внимательным он стал только, когда речь зашла об осмотре гимназии.
— Дык, ничего здеся, товарищ батальонный комиссар, окромя этой железяки не было. — Поспешил его уверить боец. Немного подумал и добавил. — Ну рази, сторож тут ошивался.
— Какой сторож? — Поспешил зацепиться за вновь появившуюся ниточку Сашка, игравший на этом допросе роль второго следователя, хотя им до сих пор было непонятно, кто из них "злой", а кто "добрый" следователь, да и нужен ли в данном случае "злой". Но вот необходимость Сашки отвергать не стоило, так как он умел видеть те мелочи, которые Андрей в силу своего незнания реалий этого мира с легкостью пропускал.
— Дык, немецкий, какой же ишо? — удивился непонятливости командиров боец.
— А где этот сторож? — поспешил прервать его Сашка.
— А кажись, со мной в одном доме был. Видал я его один раз. — Огорошил их боец.
Пришлось еще раз мысленно извиниться перед особым отделом прошедшей вперед стрелковой дивизии. Через несколько минут озадаченный боец охраны торопливо проталкивал в дверной проема человека в замызганном рабочем комбинезоне. Был немец долговяз, сутул и подавлен, старательно опускал взгляд, пряча глаза и лицо от встречающих его командиров Красной армии. Нервно теребил руки, хотя их ему следовало бы спрятать подальше от всех любопытных взглядов, ибо его руки никак не могли принадлежать работяге, добывающему свое пропитание физическим трудом.
Андрей старательно вглядывался в лицо "сторожа", пытаясь вспомнить ту единственную фотографию Конрада Цузе, которую ему удалось однажды выдернуть из "интернетовских дебрей". Но никаких подробностей не вспоминалось. И тогда Андрей, усердно сохраняя спокойное выражение лица, сказал:
— Добрый день, господин Цузе, как вам условия содержания?
Немец вздрогнул, вычленив из фразы на незнакомом языке свою фамилию, но все еще на что-то надеясь повернулся к переводчику, ожидая что тот скажет совсем другое. Но чуда не произошло. И тогда понимая, что его раскрыли он выпрямился, расправил плечи и посмотрел на Андрея взглядом человека, осознающего цену себе.
— Ну вот и прекрасно, господин Цузе. — Расслабился Андрей. — Я думаю, что нам найдется о чем с вами поговорить. Если, конечно, вы опять не начнете изображать из себя сторожа? — Выдержав многозначительную паузу, которая должна была проявить реакцию собеседника, он убедился, что тот не собирается запираться, и продолжил. — Я хочу вам предложить быть с нами откровенными. Вы должны понять, что никто не считает вас военнопленным, а тем более не собирается применять к вам какие-либо меры репрессивного характера.
Заметив, что лейтенант-переводчик, подготовка которого предусматривала допросы военнослужащих, начинает спотыкаться на переводе интеллигентных пассажей Андрея, инициативу в свои руки перехватил Сашка.
— Ты ему просто скажи, что пусть не боится. Никто его бить, а тем более расстреливать не будет. — Направил деятельность переводчика в новое русло куратор Андрея. — Поясни, что его машина по достоинству оценена руководством Советского Союза и предложи работу по той же специальности, но в Москве.
Оценив Сашкины пояснения, Андрей добавил от себя:
— И скажи ему, что его деятельность не принесет вреда Германии. Мы воюем с Гитлером, а не с немецким народом.
Так и не поняв, кто из этих двоих является большим начальством, переводчик старательно объяснил немцу все, что от него хотят. К великой радости лейтенанта пленный и сам не собирался изображать из себя героя и с легкостью согласился на все предложенные ему условия.