— Это Настин, что ли, бугор? — уточнил я. — Тот, который вы потом битым стеклом завалили, чтоб блестел?
Собеседник уставился на меня с недоверием.
— А ты почем знашь?
— Да я там преподавал…
— Чаво делал?
— Детей учил.
— В бурсе?
— Н-ну… можно сказать и так… Восьмилетка… Верхняя Добринка Камышинского района.
— И чаво? До сих пор блестить? Бугор-то!
— Блестеть не блестит, а слухи ходят. И битого стекла там много. Копнешь — скрипит.
— Ну дак!.. — самодовольно ухмыльнулся он в бороду. — Три воза стекол туда ухнули… А возчикам серебром уплатили.
— Вы дальше, дальше! — изнемогая от любопытства, подбодрил я.
— Чаво дальше? — сердито ответил он. — Дальше ему… Стали копать — ничаво, ясно дело, не выкопали. Ураков обратно меня пытать: «Иде голова?» — «Нету, — гутарю. — Видать, на сорок сажен в землю ушла…» — «Чаво б энто она ушла? — сумлевается. — Голова ж — не клад!» — «Как не клад? Покладено — значит, клад…»
Что-то скользкое и холодное коснулось моей голой ноги, и я чуть не заорал от неожиданности. Уставился, отшатнулся. Одна змеища (та, что пестрая) примащивалась поуютнее на моей правой ступне, лениво свертываясь в узел. Вторая подбиралась слева — явно с той же целью. «Как черная лента вкруг ног обвилась…» Я сидел ни жив ни мертв. Ужас объял. Абдраган вдарил.
— На тепло ползуть… — с нежной грустью заметил старик. — Ты уж их не забижай, не брыкай. Пушшай подремють…
— Ну и ползли бы к костру… — исступленно просипел я.
— Не-э… — Он лукаво качнул головой. — Обожгесси об костер-то…
Нет, интересное дело! Сидит рядом великий грешник с пожизненным сроком вплоть до Страшного суда — вот и грелись бы об него… Хотя… Собирательный образ, легенда. Об нее еще поди погрейся! А тут живой человек пришел… теплый…
— Ты, знай, слухай… — отвлек меня плод народного (да и моего, надо полагать) воображения. — Смотрить атаман Ураков мигучим своим глазом — и все смыслит. «Ох, — толкует, — и шельмец ты, Стенька… А ну кажи, чаво у тя там в балаганушке!» Ай, думаю, худо дело… Возвернулись в стан, слезли в яму. Глядь: нет головы! Плат на месте, а головы нету. Укатилась, видать, — почуяла…
Я, каюсь, слушал его вполуха — не до того было. Обездвиженный, почти парализованный, сидел и думал об одном: как бы невзначай не шевельнуться. Змеюки, кстати, оказались тяжеленные. Осторожно переместил барахло с колен под мышку — вдруг капнет на них, побеспокоит…
А старик, увлекшись, продолжал:
— Засмурел атаман. «То-то, — кумекает, — личико ейное знакомо показалось… Да уж, угораздило тя таку перву встречу сыскать… А плат-то чаво ж забыл? Голову прикопал, а плат забыл! Вернется ведь за платом… Ох, Стенька-Стенька! Натерписси ты от энтих баб…» Мудер был — ровно в воду глядел…
Глава 2. Волкодир
Чуть погодя оба гада вроде бы придремали. Расслабился пестрый узел на правой ступне, потом и черный на левой. Бережно одну за другой высвободил я нижние конечности, встал. Босиком ступая по насквозь пропыленному ковру (вызволить шлепанцы не удалось), перенес свою плаху поближе к Стенькиной. Пальцы на ногах успели онеметь.
— Да ты одежонку-то свою развесь поди, — посоветовал хозяин. — Чаво жмешь! Нехай сохнеть…
Я огляделся. Бельевых веревок в пещерке, понятное дело, не водилось. Пристроил бермуды и футболку на подвешенный к потолку бочонок, предварительно мазнув его пальцем, не марается ли, а сам вернулся к неугасимому костерку, где был застигнут весьма неприятной догадкой.
Да уж не белая ли у меня горячка? Кто-то допивается до чертиков, а я вот до Стеньки Разина…
Даже дыхание пресеклось.
Нет, чепуха! Сколько мы там приняли на даче? Бутылку на двоих?
Заставил себя резко вдохнуть и обратил внимание, что владелец пещерки поглядывает на меня с веселым любопытством. Следовало хоть что-то сказать.
— Степан Тимофеевич, — брякнул я наудачу. — А может, ну его на фиг, этот ваш казачий говор? Гутарь энту вашу… Прореживайте ее хотя бы… Я ж слышу: вы и литературной речью прекрасно владеете…
И нечаянно попал, видать, в точку. В вавилонском смешении диалектов нет-нет, а проскакивали вполне себе книжные обороты. Байки-то про Стеньку Разина все слагали: и грамотные, и неграмотные…
Кажется, опять обидел. Фыркнул старик, надулся.
— По-писаному желашь? Ну давай по-писаному…