— Раз мы друг друга поняли, прошу меня извинить, – произнёс Дван, после паузы. – Теперь у меня появились по-настоящему важные дела.
Он кивнул отрядам наёмников и, не дожидаясь позволения, собрался покинуть зал.
— Ваши дела подождут. Стража!
По зову императора на наемников тут же нацелились сотни клинков и мечей.
— Кажется, мы уже выяснили, что ваши люди надолго нас не удержат. – Дван даже не оглянулся на императора.
— Если вы выйдете за эти двери прежде, чем мы договоримся о возвращении моей сестры, это будет означать прекращение договора о перемирии.
По залу пронеслась волна беспокойных вдохов. Кажется, император только что пообещал Артгару войну. Дван только усмехнулся.
— Как пожелаете. – Кинул он через плечо и продолжил движение к выходу, где аирские стражники всё ещё пытались неуверенно преградить ему путь.
Идущий впереди Бейнир был настроен воинственно и всё же попробовал решить вопрос диалогом, как культурный дикарь.
— Я не хочу отрывать тебе голову и делать из твоей кожи новый пояс, – прорычал он парнишке в дребезжащих от страха латах. Услышав гром гневающейся печати Правды, стражник задрожал ещё сильнее и отскочил в сторону.
С уходом артгарской стороны Кай ощутил такое небывалое опустошение, словно дикари забрали с собой его душу. Он ничего не добился, за исключением того, что теперь весь Юмерон знал, что Аир потерял Первую реликвию. А самым непереносимым было то, что этот самодовольный принц-дикарь мог завладеть силой принадлежащей ему – истинному Богу! Тут мысли Кая внезапно переключились – ему стало страшно от того, что Майя оказалась в руках этих чудовищ. Что они сделают с ней? Он хотел бы ненавидеть её, как подсказывал разум – так было бы проще – но не мог. Не мог, как не пытался! Майя была его! Она была драгоценностью ещё до того, как он узнал, что в ней сокрыта сила Разрушения.
Пока Дамиан Деваль успокаивал гостей Совета, объяснениями, как его дочь заполучила такую силу и что мир в безопасности до тех пор, пока не снята печать, второй советник осторожно подступил к императору.
— Вы всё ещё не планируете присвоить Майе статус изменницы?
— Если вы не оставите эту тему в покое, я начну расследование о том, как сгорел монастырь.
Посыл правителя был предельно ясен и советник не решился более докучать ему.
Король Самиль застал артгарцев возле стойла с лошадьми, они отъезжали не от парадного входа, как прочие гости. Так решил распорядитель, занимающийся организацией гостей Совета, он опасался, как бы дикари не напугали своим видом каких-нибудь впечатлительных дам.
— Как вы обманули печать? – Самиль был уверен, что разбойники его жены не были людьми Двана.
— Я не обманывал.
— Но печать молчала…
Этот вопрос не дал бы королю покоя, не найди он на него ответ и Дван решил сжалиться над его пытливым умом.
— Я просто не уточнял деталей. За последние годы от рук артгарцев полегло действительно немало охотников.
Следующий вопрос короля был ожидаем:
— Давно вы знаете о том, кем является дочь Дамиана?
— А вы?
— Вы же были на совете, Ваше Высочество, и видели – я узнал обо всём вместе с остальными.
— Разве не ваш человек выманил её из монастыря?
— Я думал – ваш!
Дван и король внимательно посмотрели друг на друга.
— Как интересно, – промолвил принц. – И всё же вы не удивились настолько, чтобы я поверил, будто вам совсем ничего не было известно о девочке.
— Ну хорошо, – Самиль устал от недомолвок и подозрений. – Я знал, что свершится нечто подобное. Только не сочтите меня за сумасшедшего – ко мне явилась Айна! Она пророчила, что реликвия будет в Фальтиере.
Единственное, о чём умолчал Самиль, что явление богини было сном – он побоялся сойти совсем за полоумного.
— Что ж она действительно была там, только совсем недолго, – заметил Дван.
— Теперь ответьте на тот же вопрос. Вы явно знали обо всём, раньше, чем об этом объявил Деваль. Это какие-то ваши особые способности?
— Ну, если вы относите дедукцию к магии… – усмехнулся Дван.
Король тяжело выдохнул. Он так злился на себя за то, что неверно истолковал послание Айны: «Сила реликвии прибудет в столицу раньше, чем королевская дочь явит Аиру наследника» – так звучало пророчество. Он наивно полагал, что Ноэлия каким-то образом поспособствует его исполнению. Но теперь в его руках не было ни реликвии, ни дочери.