– Отчего это малыш так крепко спит?
Я ответил:
– Что ты, милочка, он всегда спит как каменный.
– Знаю. Я знаю. Но сейчас он спит как-то особенно. Он отчего-то дышит так… так ровно… Это ужасно!
– Но, дорогая, он всегда дышит ровно.
– Да, я знаю, но сейчас мне что-то страшно. Его няня слишком молода и неопытна. Пусть с ней останется Мария, чтобы быть под рукой на всякий случай.
– Мысль хорошая, но кто же будет помогать тебе?
– Мне поможешь ты. А впрочем, я никому не позволю помогать мне в такое время, я все сделаю сама.
Я сказал, что с моей стороны было бы низостью лечь в постель и спать, когда она, не смыкая глаз, будет всю ночь напролет ухаживать за нашей больной бедняжкой. Но она уговорила меня лечь. Старуха Мария ушла на свое прежнее место, в детскую.
Пенелопа во сне кашлянула два раза.
– О боже мой, почему не идет доктор! Мортимер, в комнате слишком жарко. Выключи отопление, скорее!
Я выключил отопление и посмотрел на градусник, удивляясь про себя: неужели двадцать градусов слишком жарко для больного ребенка?
Из города вернулся кучер и сообщил, что наш доктор болен и не встает с постели. Миссис Мак-Вильямс взглянула на меня безжизненными глазами и сказала безжизненным голосом:
– Это рука провидения. Так суждено. Он до сих пор никогда не болел. Никогда. Мы жили не так, как надо, Мортимер. Я тебе это не раз говорила. Теперь ты сам видишь, вот результаты. Наша девочка не поправится. Хорошо, если ты сможешь простить себе; я же себе никогда не прощу.
Я сказал, не намереваясь ее обидеть, но, быть может, не совсем осторожно выбирая слова, что не вижу, чем же мы плохо жили.
– Мортимер! Ты и на малютку хочешь навлечь кару божию!
И тут она начала плакать, но потом воскликнула:
– Но ведь доктор должен был прислать лекарства!
Я сказал:
– Ну да, вот они. Я только ждал, когда ты мне позволишь сказать хоть слово.
– Хорошо, подай их мне! Неужели ты не понимаешь, что сейчас дорога каждая секунда? Впрочем, какой смысл посылать лекарства, ведь он же знает, что болезнь неизлечима!
Я сказал, что, пока ребенок жив, есть еще надежда.
– Надежда! Мортимер, ты говоришь, а сам ничего не смыслишь, хуже новорожденного младенца. Если бы ты… Боже мой, в рецепте сказано – давать по чайной ложечке через час! Через час – как будто у нас целый год впереди для того, чтобы спасти ребенка! Мортимер, скорее, пожалуйста! Дай нашей умирающей бедняжке столовую ложку лекарства, ради бога скорее.
– Что ты, дорогая, от столовой ложки ей может…
– Не своди меня с ума… Ну, ну, ну, мое сокровище, моя деточка, лекарство гадкое, горькое, но от него Нелли поправится… поправится мамина деточка, сокровище, будет совсем здоровенькая… Вот, вот так, положи головку маме на грудь и усни, и скоро, скоро… Боже мой, я чувствую, она не доживет до утра! Мортимер, если давать столовую ложку каждые полчаса, тогда… Ей нужно давать белладонну, я знаю, что нужно, и аконит тоже. Достань и то и другое, Мортимер. Нет уж, позволь мне делать по-своему. Ты ничего в этом не понимаешь.
Мы легли, поставив кроватку как можно ближе к изголовью жены. Вся эта суматоха утомила меня, и минуты через две я уже спал как убитый.
Меня разбудила миссис Мак-Вильямс:
– Милый, отопление включено?
– Нет.
– Я так и думала. Пожалуйста, включи поскорее. В комнате страшно холодно.
Я повернул кран и опять уснул.
Она опять разбудила меня.
– Милый, не передвинешь ли ты кроватку поближе к себе? Так будет ближе к отоплению.
Я передвинул кроватку, но задел при этом за ковер и разбудил девочку. Пока моя жена утешала страдалицу, я опять уснул. Однако через некоторое время сквозь пелену сна до меня дошли следующие слова:
– Мортимер, хорошо бы гусиного сала… Не можешь ли ты позвонить?
Еще не проснувшись как следует, я вылез из кровати, наступил по дороге на кошку, которая ответила громким воплем и получила бы за это пинок, если бы он не достался стулу.
– Мортимер, зачем ты зажигаешь газ? Ведь ты опять разбудишь ребенка!
– Я хочу посмотреть, сильно ли я ушибся.
– Кстати уж посмотри, цел ли стул… По-моему, сломался. Несчастная кошка, а вдруг ты ее…