Мне просто хотелось продемонстрировать свою точку зрения, бросать их я не собирался. Из выбранного тоннеля я слышал остальных, видел сквозь решетки, куда направились они. Я вполне мог присматривать за ними, не делая это очевидным.
Начиналось все неплохо: даже мои спутники разобрались, как устроен Лабиринт, я – и подавно. От лишних людей мы избавились, двигались быстро и бесшумно. Такими темпами мы должны были быстро преодолеть буферную зону и добраться до жилых кварталов.
Мы почти успели. Лично я уже слышал впереди тот специфический гул, который образуется при звучании десятков голосов. Ну а потом включились колонки, кое-как приколоченные к изогнутым стенам, и тоннели наполнил собой оглушительный птичий крик, здесь звучащий по-новому, но прекрасно всем нам знакомый.
Похоже, солдат нас не обманул, тут действительно работала система оповещения. И она только что предупредила нас, что станцию накрыла волна астрофобии.
По утрам Шукрии нравилось делать вид, что все в порядке. Все плохое ей просто приснилось, а все хорошее – это реальность, которая ее ждет. Это ничего не меняло, но позволяло хотя бы после пробуждения сохранить хорошее настроение.
Она не спешила вставать, потягивалась, разминала затекшие после сна мышцы – из-за этого жалкого подобия кровати тело по-настоящему не отдыхало. Под конец Шукрия чуть прогибала спину, чтобы размять мышцы и там, вытягивала перед собой руки, улыбалась и только потом открывала глаза. В этом маленьком ритуале не было ничего значимого, ей просто нравилось смотреть на собственные тонкие белые руки на фоне черного потолка и делать вид, что она тянется к новому дню, чтобы обнять его.
– Солнце, ты проснулась? – спрашивала у себя Шукрия намеренно заниженным голосом, а потом отвечала голосом обычным: – Да, родной, уже встаю! Что ты будешь, кофе или чай со специями? Пожалуй, сегодня кофе! Есть как раз свежая выпечка!
Спектакль одной актрисы. Ее маленькое кукольное счастье.
Ну а потом приходилось встать, осмотреться по сторонам и в очередной раз признать, что честность сохранилась лишь в ее кошмарах. У нее не было дома, разделенного хотя бы на спальню, кухню и ванную. Была лишь крохотная комнатенка, круглая, тесная, вечно темная, которую ей отжалели в Лабиринте. Здесь постоянно воняло какой-то сырой гнилью, и, сколько бы Шукрия ни натирала полы чистящими средствами, запах не уходил. Последствия того, что канализацию в Лабиринте переоборудовали наугад. Ирония: для того, чтобы воспользоваться душем, Шукрии нужно было пройти целый квартал, а застоялой водой она дышала постоянно.
О кухне и мечтать не приходилось, это привилегия тех, кто может быть «особо полезен» Лабиринту. Ну и конечно, живет не один, одиночкам такая роскошь не полагалась. А Сабира больше нет… Сколько бы она ни пыталась изображать его в этих жизнерадостных диалогах, он не вернется.
Шукрия сползла с кровати, перебралась в кухонный уголок, обозначенный крошечным шкафчиком с припасами и малым прогревателем, на который она с трудом накопила года два назад. Естественно, выбирать между кофе и чаем со специями не приходилось. У Шукрии не хватало денег даже на синтетическую версию напитков. Ей приходилось довольствоваться той бурдой, которую местные замешивали из сухого мусора, сохранившегося после чистки кофемашин на втором и первом уровнях. Свежая выпечка? Тоже мечта, оставшаяся в далеком прошлом. Иногда среди припасов Шукрии не было ничего. Иногда, как сегодня, лепешка с грибной начинкой. О происхождении грибов думать не хотелось.
Да много о чем думать не хотелось! Но в минуты покоя мысли все равно подкрадывались поближе, мстительно жалили ее, отпирали ворота памяти. Шукрия долго сопротивлялась этому открытию, но в конце концов она вынуждена была признать: на четвертом уровне ей жилось лучше, чем здесь. Намного лучше. Теперь та жизнь, от которой она так отчаянно бежала, казалась ей потерянным раем.
Начать хотя бы с того, что там было больше пространства! Там люди ходили, выпрямив спину, и оставались людьми, а не превращались в станционных крыс. Там у Шукрии была хорошая кровать и доступ к горячей воде. Там был Сабир! Какой же смешной теперь казалась обида на него за то, что он ее не любил… Любил, не любил, а заботился! Навсегда от него отрекаясь, Шукрия была уверена, что он тянет ее на дно. И вот она на дне – а Сабир, способный ее вытащить, уже не придет…
А еще на четвертом уровне ее уважали. Она была значимой… она была кем-то. Здесь же Шукрия постепенно превращалась в предмет, в инструмент, причем не самый дорогой. Можешь быть полезна? Вот тебе пищевой паек. Не можешь? Твой труп рано или поздно найдут и уберут куда-нибудь… Трупы частенько увозили то к фермам, то к четвертому уровню. Шукрия не позволяла себе думать, зачем.