Так что возражений не было, пока не напомнил о себе Гюрза. Да и он не стал оспаривать выбор Сатурио – он не входил в группу, у него не было такого права. Он просто предупредил:
– Если вы собираетесь совершить марш-бросок через этот металлический кусок сыра, на мою компанию можете не рассчитывать. По крайней мере, пока.
Уже то, что он объявил об этом, было странно. Обычно Гюрза просто творил первое, что в голову взбредет, оставляя за остальными шанс самим догадаться, что происходит. И если Бруция мгновенно зарычала, решив, что маньяк издевается над ними, то Сатурио с выводами не спешил. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть собеседника, и сразу признал, что у Гюрзы есть причины для такого решения.
Маньяк выглядел плохо. Не так паршиво, как во времена ранения – Сатурио отсмотрел записи с тех времен, чтобы хоть немного успокоить собственную гордость. Но до полного здоровья Гюрзе определенно было далеко: он побледнел, под глазами просматривались тени, на лице остались размазанные следы крови – похоже, недавно шла из носа. Он не был таким, когда входил в Лабиринт!
Лейс тут же шарахнулся от него, что было иронично со стороны человека, который убивает прикосновением. Бруция и не собиралась приближаться, хотя продолжала угрожающе рычать. Сатурио остановился на безопасном расстоянии. Только Мира, похоже, не боялась ничего, она уверенно подошла к Гюрзе и прижала руку к его лбу.
На «Виа Феррате» ходили разные слухи по поводу этих двоих. Многие из тех, кто в принципе знал правду о Гюрзе, были незатейливы в сплетнях, приписывая им роман. Сатурио, у которого была возможность понаблюдать за ними, в этом сильно сомневался. Мира совершенно не боялась Гюрзу, но она точно не была им одержима.
– Что уже с тобой случилось? – нахмурилась она. – Температура есть, но не сильная… Да и вообще, стандартная болезнь так не развивается. Астрофобия?
– Нет. Она тоже так не развивается.
– Тут уже ничего толком не поймешь… Ты знаешь, что с тобой происходит?
– Догадываюсь с большой долей вероятности.
– Нам скажешь?
– Нет.
– Какого хрена? – рыкнула Бруция. – А если это заразно?! Пристрелить его тут и все, меньше мороки будет!
– Это не заразно, – сказал Гюрза. – Предложение меня пристрелить я спокойно воспринимаю только один раз, до предупреждения. Вот это предупреждение: еще что-нибудь такое вякнешь – и я вырву тебе позвоночник. Честное слово. Доходчиво?
– Вполне, – ответил за сестру Сатурио, жестом велев ей замолчать. – Но тебе лучше пояснить, что с тобой происходит.
– Вот что вам нужно знать: это не астрофобия и вообще не болезнь. Это приступ, который пройдет в течение земного часа. В это время мне лучше не бегать тут. Через час я попытаюсь вас догнать.
В чем-то Гюрза был прав: в Лабиринте скорость и ловкость бесконечно важны, особенно когда тут военные спонтанно появляются. Но его желание остаться… Сатурио понимал, что это плохая идея. Слишком мало данных, слишком опасно одному. Смерть более вероятна, чем жизнь.
Так ведь это же хорошо! Кочевник прекрасно помнил, что Гюрза сделал с ним… Он всё помнил: боль, слабость, унижение. Ему до сих пор не удалось восстановить авторитет в семье! Да и ночные кошмары никуда не исчезли.
Ему хотелось отомстить Гюрзе и избавиться от человека, который уже показал, что он угроза для кочевников. Так пусть остается здесь! Выживет и догонит их – хорошо. Умрет – еще лучше!
И все же Сатурио почувствовал, что не может на это решиться. Он сначала даже не понял, почему – никакой симпатии к маньяку он не испытывал. А потом до него дошло: такая трусливая победа хуже поражения. Подставить раненому противнику подножку… докатился! Нет, Гюрзе он хотел отомстить в честном бою, без поблажек.
Поэтому Сатурио принял решение, которое и полагалось принять лидеру:
– Разделяться вот так опасно. Час – не критичное время. Мы найдем убежище и выждем там, потом двинемся вместе.
Если Гюрза и был удивлен, виду он не подал, да и благодарить кочевника не бросился. Помощь он принял так же равнодушно, как и все остальное. Он только предложил:
– Убежище могу обеспечить я. Если мы отсюда двинемся правее, в технический коридор, с его помощью сможем добраться до внешней границы станции. Там периферия, нежилая зона, в которую не сунутся сразу после сигнала тревоги.