— Это Петых Кавтун, цыган. Во время боя к нам пристал, — сказал Ломовцев, — школу штурмовал.
Тут только Макей вспомнил, где он видел этого чёрного бесёнка. Сколько незнакомых людей стало в отряде! И все это его хлопцы–макеевцы.
В отряде Макея насчитывалось уже около двухсот человек. В организационном отношении он теперь ничем почти не отличался от армейского подразделения. Группы и подгруппы ликвидированы. Вместо них созданы роты, взводы, отделения. Появилась потребность в штабе. Надо было кому‑то вести учёт бойцов — прибывающих и выбывающих, писать приказы, разрабатывать планы маршей, боевых операций. Теперь всего этого не мог делать один командир отряда.
Начальником штаба был назначен бывший колхозный бригадир Иван Белокурский, знавший это дело по службе в Советской Армии — он работал при штабе в качестве младшего писаря. Писарем назначили Кузьму Ивановича Макуличева, бывшего главного бухгалтера какого‑то районного отделения госбанка.
Когда Макей и Сырцов вошли в штаб–квартиру, оба «штабиста» быстро встали и также быстро сели, снова углубившись каждый в своё дело.
— Вот что, хлопцы, — заговорил, обращаясь к ним, Макей, — необходимо разработать план боевой операции.
Те подняли головы, вопросительно смотря на командира и комиссара и ожидая от них дальнейших, более ясных указаний.
— План такой… — продолжал Макей, — ну‑ка, дайте сюда карту. Где там Развады?
Белокурский быстро достал карту–жилометровку и ткнул пальцем:
— Вот они, Развады‑то.
Макей и Сырцов склонились над картой, водя по ней пальцами и обмениваясь замечаниями и соображениями.
— Данные разведки? — спросил Сырцов, не обращаясь ни к кому в особенности.
— Пока всё те же, товарищ комиссар. Развады и Подгорье заняты оккупантами силой до батальона.
— Оснащённость?
— Пулемёты, ну, разумеется, пушка.
По лицу Макея пробежала ироническая улыбка, потом лицо его посуровело. Он сверкнул глазами на начальника штаба, которого уже прошиб пот.
— А ещё ничего не разумеется? Это я и без донесения знал, что у них есть и пулемёты, и, к несчастью нашему, пушка.
И он снова углубился в карту, недовольно морщась.
— Да, — в раздумье сказал, наконец, Макей, — подходы‑то дрянь дело: на три километра вокруг чистое поле. Что скажешь, Вася? — обратился он к комиссару.
Скажу, что бывает и сто километров вокруг чистое поле.
Это верно. Задание, значит, такое: в семнадцать ноль–ноль быть вот на этой опушке леса. Понятно?
— Понятно, товарищ командир!
Заутра наступление на Развады. Ясно?
— Ясно, товарищ командир!
— План операции жду через час.
Макей вышел. Комиссар остался в штабе. Последнее время он подолгу засиживался здесь, просматривая то донесения разведки, то просто читая какую‑нибудь книгу, чаще всего «Краткий курс истории ВКП(б)». С этой книгой он не расставался. «Это мой хлеб», — обычно говорил он, отвечая на шутки. И сейчас он сел за историю партии, стараясь найти в ней разрешение волновавшего его вопроса: как лучше поставить массово–политическую работу в отряде и среди населения. Читая восьмую главу «Краткого курса истории ВКЩб)», где говорится о первых годах рождения и формирования Красной Армии, он взял карандаш и записал в свою тетрадь: «Коммунисты–комиссары, работавшие тогда в Красной Армии, сыграли решающую роль в деле укрепления армии, в деле её политического просвещения, в деле усиления её боеспособности, её дисциплины».
Институт комиссаров, созданный партией в партизанских отрядах, также, следовательно, должен сыграть решающую роль в деле укрепления партизанских отрядов, усиления их боеспособности и дисциплины. Продумывая эти вопросы, Сырцов намечал конкретные мероприятия, направленные на повышение боеспособности партизанского отряда. Вот он поднялся со стула и, подойдя к начальнику штаба, попросил у него махорки:
— Дай‑ка закурю!
Тот удивился, хорошо зная, что комиссар не курит.
— Зубы, брат, ломит, — соврал Сырцов.
Макуличев покачал головой, выражая сомнение в правдивости слов комиссара, но ничего не сказал и только сильнее застучал костяшками счёт. Старый солдат, он много видел на своём веку людей, готовившихся к бою. И все они почти вот так: не то что нервничают, а как‑то чувствуют себя, что называется, «не в своей тарелке». Даже у самых суровых и закалённых вояк появляется склонность к раздумью, желание помечтать, углубиться в мир собственных чувств и воспоминаний. И точно. Закурив, комиссар мечтательно сказал, потирая подбородок: